Выбрать главу

Проходит совсем немного времени, и я принимаюсь за еду. Начинаю с прозрачного как слеза удивительного вкусного супа, приготовленного из ветчины, курицы и мяты. Затем следуют меч-рыба — мне приносят четыре кубика мяса. Попутно объясняют, что их мариновали в уксусе полчаса, затем тоненько-тоненько присыпали мукой и пожарили во фритюре. Объедение. Потом на стол ставят фрикадельки из испанской ветчины. Несмотря на все богатство вкусового букета этого изысканного блюда, он все равно меркнет на фоне меч-рыбы. Две большие мидии, которых подают практически сырыми, великолепны, а маленький кальмар выше всяких похвал. Каждой из этих закусок сопутствуют вычурные гарниры — стручковый перец, чеснок и нарезанные соломкой корнеплоды. Три валика здоровенного щупальца осьминога, насаженные на деревянный вертел, на удивление нежны и вкусны. Таких щупалец мне еще есть не доводилось. Их приносят на квадратной тарелке, которую они делят с кусочком пирога из угря и картошки и пряными зелеными помидорами. Гребешок, которого я извлекаю из раковины, пружинист на вкус и чудесен, но сверху него завиточками — ветчина (нисколько не сомневаюсь, испанская) и крупицы соли, отчего блюдо, на мой взгляд, получается слишком соленым. Кроме того, отдающая грибами рыжевато-коричневая пенка в створке раковины тоже пересолена. Какое будет предварительное заключение? Соль играет большую роль в испанской кухне? (С течением лет я пришел к выводу, что европейцы вообще добавляют в блюда гораздо больше соли, чем австралийцы.) Коронным блюдом из всех закусок является нарезанная ломтиками хурма, присыпанная травами. Мне поясняют, что ее мариновали в лимонном соке и масле. Хурма просто потрясающая — мягкая, сочная, вяжущая; подлинный образчик искусства приведения в равновесие кислого, соленого, сладкого и горького.

Ну что ж, пока в целом неплохо. Повара «Фогона» продемонстрировали высокий класс мастерства. Вот только излишек соли меня расстроил. Проходит пятнадцать минут (это не так уж и много), пока я перевариваю закуски, как приносят железное неглубокое блюдо сантиметров тридцать в поперечнике. Его ставят на трехногую подставку толщиной с мизинец. Сначала принесенное не вызывает аппетита. Во-первых, оно очень горячее, а во-вторых, источает легкий неприятный аромат, который иногда исходит от головоногих. От этого запаха во рту возникает ощущение терпкости. Сама еда в блюде кажется суховатой. Рис и колечки кальмаров словно накрыты тонкой целлофановой пленкой.

Я принимаюсь за паэлью и тут же прихожу к выводу, что в ней, на мой вкус, слишком много соли. Слишком-слишком много. Тонкий вкус кальмаров загублен на корню. В блюдо добавили помидоры и морковь, но их вкус тоже не ощущается. Рис слегка твердоват, а вот с шафраном явно переборщили. Как трюфели, как бальзамический уксус, так и шафран — все это кулинарные «забияки». Их надо уметь держать в узде, а этим талантом повара «Фогона» не обладают. Мне не нравится цвет паэльи. Он темноватый, коричневый — это значит, что блюдо передержали на огне. Из вежливости без всякого удовольствия съедаю треть. «Тебя никто не заставляет», — говорю сам себе и все равно ем. Съев напоследок кусочек сыра и айвовую пастилу, выхожу из «Фогона», заплатив сорок семь евро.

В эту стоимость входит херес и бокал самого что ни на есть заурядного белого вина. Ну как, правы были те, кто советовал мне «Фогон»? «И да, и нет», — понимаю я. Неплохо, но не восторг. И мне опять не удалось отведать хорошей паэльи.

* * *

В метро до «Лидо» (чем вам не название песни?) у меня начинается отрыжка: рыгаю чуть ли не каждую минуту. Я забираю в кассе пригласительный билет и сажусь за столик в заднем ряду. Моя форма далека от той, чтобы сполна насладиться выступлением. Я с благодарностью принимаю бокал шампанского. Надо сказать, что с «Лидо» у меня связано одно из самых ярких воспоминаний, которое мне очень дорого. Впервые я сюда пришел со своей невестой. И сейчас, стоит мне прикрыть веки, вижу перед собой те пестрые краски, яркие костюмы, слышу музыку оркестра. А бесстыже обнаженные груди! Я не мог поверить своим глазам. Меня, австралийского юношу, воспитанного по строгим методистским правилам, увиденное зрелище потрясло до глубины души. Я даже и вообразить себе не мог, что такой мир существует — он был для меня чужд и дик, словно топография Венеры или инопланетная цивилизация.