И что ты думаешь? Баня помогла. Некоторое время спина совершенно не давала о себе знать, но когда мы, утомленные после бурных объятий, отдыхали, в позвоночнике опять кольнуло. Я застонал и поморщился.
И тут Любка сочувственно говорит:
— Больно? А ведь я могу тебя излечить.
— Это еще как?
— Знаешь, я ходила в закрытую поликлинику министерства обороны, куда помимо папы приписана вся наша семья. И там, в лаборатории нетрадиционной медицины, мне сделали потрясающий массаж. Я, как и ты, мучилась со спиной, так мне за один сеанс все боли сняли, видишь, летаю над землей, как ангел.
Сравнение с ангелом было настолько сильным, что я заинтересовался этим методом, хотя всех этих «народных целителей» считаю жуликами и шарлатанами.
— Ну-ка, ну-ка, расскажи, что это еще за массаж?
— Это древний комплекс массажа, — вдохновенно заявила Жирафа, — абсолютно надежный и запатентованный. Его уже четыре тысячи лет практикуют в Тибете. Так что методика отработана. Ты должен мне довериться.
— С какой стати?
— Потому что тебе нужно расслабиться не только телом, но и душой. Там, в Тибете, делается большой акцент на духовность.
— А технически как его делают, этот массаж?
— Пятками.
— Чем-чем?
— Ногами. Я тебе сейчас все покажу. Ложись на живот, а я встану тебе на спину и буду массировать ее ступнями. Только ты не бойся. Я ведь так всю свою семью излечила, и папу, когда он в Москву из северной командировки прилетел, и своего брата-футболиста, и даже бабушку. Давай поворачивайся быстрее.
Конечно, доверять свою спину Любке было чистым безумием, но образ спасенной бабушки решил дело в пользу прогрессивного тибетского метода. Я перевернулся на живот. Она залезла мне на спину и стала ходить по ней ногами. Можешь представить себе хруст моих костей! Ведь девушка ростом под два метра, какая бы она ни была модель, все-таки что-то весила. А кроме того, лежал я не на жестком полу, как положено при массаже, а на мягком матрасе. Поэтому, когда она по мне ходила, мой позвоночник так изгибался, что вполне мог проломиться под ее пятками. Боль, конечно, никуда не ушла, а стала просто нестерпимой. В какой-то момент я понял, что могу потерять сознание и позвоночник вот-вот лопнет от Любкиных танцев. Собрав последние силы, я сделал отчаянное движение и сбросил ее с себя, а сам со стоном упал на бок.
Потом начал орать:
— Что же ты сделала, мерзавка, ты чуть не сломала мне хребет! Ты вообще могла меня искалечить, оставить на всю жизнь инвалидом! Ты же не умеешь никакого массажа делать! Зачем ты наврала мне про бабушку, брата и папу-генерала? Ты же меня чуть не угробила! Лгунья!
А Любка легла рядышком, по голове меня гладит и бормочет:
— Ну, прости, ну, наврала, это правда, ничего я не умею.
— Но зачем же ты влезла мне на спину, — рассвирепел я, — ведь я мог остаться калекой.
— Мог, — соглашается Жирафа, — но и я не могла устоять перед искушением.
— Перед каким таким искушением?
— Ты этого не поймешь. Это чисто женское…
— Говори, негодяйка!
— Ах, — подняв глаза к потолку, вздохнула Любка, — если бы ты мог себе представить, какое это наслаждение потоптать ногами мужика, который только что тебя поимел!
Прогульщица
Эта девушка с первого взгляда показалась мне незаурядной. Во-первых, она писала стихи, во-вторых, с ней можно было поговорить о литературе. Конечно, главными ее достоинствами в моих глазах были прелестное личико и точеная фигурка, но она просто запрещала мне об этом упоминать и требовала, чтобы я ценил глубины ее души.
Были у нее даже некоторые литературные способности. Однажды она взяла мою записную книжку и на первой странице написала такое свое стихотворение-посвящение:
Как вода и песок — я и ты.
Я песок из пустыни мечты.
Как песок и вода — ты и я.
От стихии морской власть твоя —
Власть твоя надо мною. И пусть.
Быть сегодня рабыней стремлюсь.
Будь что будет! Долой рубежи!
Ты стихия, дающая жизнь!
Я песчинка времен, страсть огня.
Суть твоя протечет сквозь меня,
Может быть, не оставив следа…
Я — горячий песок, ты — вода.
Стихи, конечно, еще не очень умелые, но какова образная система — пустыня, стихия, вечность… Нет, было что-то особенное в этой юной и симпатичной поэтессе. И я пал перед ее обаянием, перед ее возвышенной, поэтической натурой. Влюбившись, я делал во множестве ее светлые, воздушные фотопортреты, снятые как бы сквозь дымку. Ей это нравилось, она говорила, что я уловил ее суть.