«Ты сказала, что учишься в девяносто шестой», – Алеша виновато опускает глаза, очки сползают к носу. Атласные змейки, выскользнувшие из Аленкиных косиц, извиваются у моих ног, белые лепестки гвоздик лижут мои ладошки. Я бросаю презрительный взгляд на перекошенную Аленкину мордочку и на атласные змейки. Я бросаю презрительный взгляд, беру Алешу за руку – и мы медленно скользим по школьному двору под возгласы моих одноклассников, словно Ирина Роднина и Александр Зайцев, – такой зыбкой нам кажется земля. «Чудинова, а ну вернись!» – кричит Степанида Мишка. А мы, выполнив параллельный аксель и подкрутку, покидаем школьный двор. «Париж-Париж, Париж-Париж, Париж-Париж, Париж-Париж! А-а! А-а!» – пою я. Никогда еще Париж не был так близок! Вот он, на носу! И это синее небо, и эти белые астры – они похожи на перистые облака, и Алешины глаза за стеклышками очков, и даже лопнувшая от зависти Аленка – всё это Париж!
И папина майорская звездочка – украшает какую-нибудь там парижскую башню, может быть даже Эйфелеву. И Рыжов с Хохриным прогуливаются по какому-нибудь парижскому району, может быть даже по Монмартру, и сосут монпасье, утирая усы рыжим пуховым кулаком, и важно картавят – Лариска Кащенко так картавит, тоже мне, парижанка! – так вот, Рыжов с Хохриным ну очень важно картавят, важнее, чем эта Кащенко: «Же ву пги, мадам! Милль пагдон, месье!», – воображают, что они Луи де Фюнес с Бурвилем. (Аленка просто без ума от Луи де Фюнеса; мы покупаем билеты на «Фантомаса» в первом ряду ДК «Строитель»: они дешевле, чем на камчатке, эти перворядные билеты – можно выкроить денег на мороженое: обычно на мороженое – обожаю! – мы деньги ищем (у мамы фиг допросишься: «опять сопатить и хрюкать будет, лишь бы в школу не ходить, – ворчит она, – и губищи все обметает, повиснут коромыслом» (вечно у меня эта простуда дурацкая на губах: «Чудинова, а Чудинова? – кривляется Лёвка Бабашов. – С кем целовалась?» – ни с кем, вот дурак несчастный!)), в общем, монетки мы ищем (если повезет, можем мороженое за двадцать копеек, за девятнадцать или за восемнадцать купить – мое любимое, пломбир и сливочное, если не очень – за пятнадцать, молочное шоколадное, еще меньше повезет – за десять, молочное, ну а за семь копеек фруктовое, такое липкое, красное и по рукам течет, – нам лишь бы что, хоть бублик за пять копеек – это уж совсем когда ничего не сыщем, а у людей просить стыдно: Аленка раз попросила, а дядька штаны расстегнул… и вытащил… бр-р-р-р, гадость!) – в общем, мы с Аленкой сидим в первом ряду ДК «Строитель» – и пялимся на пыльный экран, и Аленка попискивает от восторга, задрав кверху тощие косицы, а я прикрываю глаза и вижу свое кино, оно живет на кончике ресниц. «Париж-Париж, Париж-Париж, Париж-Париж, Париж-Париж! А-а! А-а!»)
Алеша живет на улице Плахотного. «Бывшая Лагерная», – громко картавит тощая старуха – Алешина бабушка, прищуривая черные глаза и выпуская изо рта колечко дыма: она курит «Беломорканал», как мой папа. «А здесь что, пионерские лагеря были?» – робко кошусь я на суровую старуху. «Угу, что-то вроде того», – она тушит папироску о спичечный коробок, а потом аккуратно кладет туда бычок (папа тоже бычки собирает).