Вскоре все разъясняется: справа идет дорога на склад. Здесь она еще не залита асфальтом, а только замощена, как тот участок шоссе, который проходит через разрушенную деревушку. Демонстранты с воодушевлением принимаются за работу: они выкапывают камни, бросают их на обочину дороги, на кучи неиспользованного щебня и роют глубокие ямы. Таким образом, в несколько минут удается перерыть дорогу и на несколько часов задержать транспорт.
После этого демонстранты снова возвращаются к молу. Люди встают как можно теснее, ближе друг к другу, словно чешуйки у рыбы. Каждый внутренне собирается, сжимает кулаки, стискивает зубы, готовясь к бою. Толпа занимает позиции, но в ней, как всегда бывает в таких случаях, образуются разные течения. Менее решительные стоят на месте, их оттесняют назад самые смелые — они хотят первыми вступить в бой и принять на себя главный удар.
К Дэдэ, Анри, Максу, Жоржу протискались Жожо с Юсуфом — они готовы на все, терять им все равно нечего, — тут же Люсьен, Гиттон и Сегаль… А Робер только для вида сопротивляется опережающим его товарищам. Демонстранты выстроились треугольником перед цепью противника, и вершина этого треугольника почти упирается в центр полукруга охранников.
В это время на молу появилась довольно большая группа людей — это шли рабочие с парохода. Разгрузка, как и предполагали, прекратилась еще днем.
Демонстрация остановилась и даже отступила на несколько шагов назад. Среди рабочих первым идет Святой Пьер. Заметив Анри, он направляется прямо к нему.
— Они нас отослали, — сообщает он. — Сказали — все кончено.
— А на самом деле?
— Кончено ли? Нет, горючего осталось больше половины, но…
— Они потребовали, чтобы вы пришли завтра?
— Нет.
Пьер нагибается к Анри и шепчет ему на ухо:
— Они поговаривают об отплытии с грузом.
— Может, это очередной трюк?..
— Нет, похоже на правду. Нас заставили расставить бочки по местам, для равновесия.
У Пьера очень утомленный вид.
— Если уж кто будет счастлив, так это я, клянусь тебе, — говорит он. — Тошнит от всего. В следующий раз дай мне любое задание, только не такое.
Вот и остальные рабочие. Одни подходят к Пьеру, другие еще мнутся, опасаясь встречи с демонстрантами. Но увидев, как встречают Пьера и остальных, они несколько успокаиваются. Только четверо упорно прячутся за спинами охранников и вместе с ними зубоскалят — среди них и вчерашний штрейкбрехер. Рабочие, которые подошли вместе с Пьером к демонстрантам, возвращаются назад и под самым носом у охранников зовут товарищей:
— Идите сюда! Да иди же, я тебе говорю! Чего вы дрейфите?
Наконец все остальные рабочие переходят к демонстрантам.
— Чего вы боитесь? — увещевают их товарищи. — Разве вы не забастовали вместе со всеми?
— Как забастовали? — удивляются демонстранты.
— Они хотели обвинить нас в диверсии, — торопится рассказать Пьер. — Придумали такое!.. В одном из трюмов нашли, видите ли какие-то таблетки. Подождите, одну я захватил с собой…
Пьер вынимает свой носовой платок, развертывает его и показывает самую обыкновенную, бесцветную таблетку. Затем он тут же заворачивает ее в платок и прячет в карман.
— Они заявили, что это зажигательные пластинки. Представляешь себе, как мы были ошарашены! И так уж душу воротит от работы на их поганом пароходе, так они еще решили на нас наклепать! Ну, трое из нас начали агитировать остальных: это провокация, ребята, нельзя молчать! Все подняли бузу. Тогда они прислали охранников. Выстроили нас в трюме вдоль стенки, руки за спину. Хотели устроить обыск… Минуты через две — полная перемена. Все это чепуха! — заявляют они нам. Произошла ошибка. С прошлого рейса остались таблетки сухого спирта. Оказывается, они даже не подумали убрать на пароходе, осмотреть его, перед тем как отправлять.
— А ты-то чего пошел работать? — кричит Пьеру один из демонстрантов и злобно смотрит на него.
Пьер в ответ было замахнулся, но сдержался и спокойно ответил:
— Не знаешь, так и молчи. Ты бы лучше…
Пьер вовремя осекся — больше он ничего не имел права сказать.
— …Так вот, после этого они хотели нас заставить снова работать, — продолжал он, — но не тут-то было! Номер не прошел! Шепнул я слово одному, другому, и все наотрез отказались вести разгрузку. Мы заявили: а как же с охраной труда? Прежде всего, очистите свой пароход от всякой дряни. Ведь с горючим имеем дело. Придрались к случаю и потребовали надбавки. Все чувствовали себя оскорбленными, увидели, что работа опасная. Словом, никто не стал разгружать. Тогда нас снова выстроили вдоль стенки, приказали расставить бочки по местам для равновесия и пообещали выдать надбавку. Тут я первым заявил: «Согласен!» Правильно я поступил?