Но одновременно среди этих возмущенных людей возникло еле заметное течение в сторону жетонов Альфонса. Какими оно было вызвано причинами — сказать трудно. Самыми различными. И одна из них: не соглашусь я — вместо меня пойдет другой. История с докерскими карточками тоже сыграла свою роль: наймутся шестьдесят безработных, и им выдадут карточки, которые отнимут у шестидесяти докеров — может, и у меня в том числе. Почему же должен пострадать я, а не кто-то другой? Тут была и боязнь остаться в дураках, и тысячи других подобных соображений. Откажись кто-нибудь сразу, наотрез, от имени всех — никаких колебаний и не возникло бы. Будь, например, здесь Робер, выступи он — и все сразу обернулось бы иначе…
Первый штрейкбрехер как раз делал ставку на такое подводное течение, рассчитывая, что, несмотря на общую ярость, среди докеров найдутся и неустойчивые люди. На большее он и не надеялся. Он знал, что ни ему, ни другим штрейкбрехерам никогда не одержать блестящей победы, никогда… С него довольно поражения докеров… Лишь бы самому уцелеть.
Он влез на платформу рядом с Альфонсом и крикнул:
— Товарищи!..
Альфонс наконец опустил руку с жетонами и даже попытался столкнуть с платформы подлеца: не имеет он права здесь стоять. Но не тут-то было — этот субъект, здоровенный парень, гораздо сильнее Альфонса, уперся и вовсе не намерен был сдаваться. Альфонс невольно подумал: а отчаянный, мерзавец. Хотя тому наверняка нечего терять, и он знает, что за его спиной охранники, да к тому же за это ему платят… Закоренелый негодяй. Альфонс и не полез с ним в драку. Он только побледнел, и его затрясло при мысли, что он на виду у всех товарищей стоит рядом с этим прохвостом, словно они делают одну работу. А тот поспешно, словно за ним гнались, выкрикивал в беспорядке короткие фразы:
— В кои-то веки есть работа!.. У нас жены!.. Дети!.. А на пароходе всего-навсего бензин!.. — И пошел, и пошел…
И вот протянул руку один докер, за ним другие — десять, двадцать… Альфонс, который уже начал надеяться, что жетоны останутся у него, медлил, зажимая их в кулаке. Ему хотелось, чтобы всем было ясно, как он относится к этой истории. Но все же сжечь корабли он не решался… Штрейкбрехер замолчал, повернулся к подрядчику и повелительно крикнул:
— Ну!
Альфонс окончательно сдался и послушно стал раздавать жетоны.
Все это произошло за тс несколько секунд, что Макс пробирался к вагону. Вскочив на платформу, он скинул оттуда штрейкбрехера и крикнул толпе:
— Он что вообразил — всякий может называть нас товарищами?!.
Внезапно со всех сторон из темноты вынырнули охранники с бледными в свете фонарей, как у мертвецов, лицами и, подняв ружья, набросились на докеров.
Но их атака длилась недолго. По всей вероятности, охранники получили приказ не завязывать настоящую стычку и даже не разгонять докеров, а только прийти на подмогу выступавшему штрейкбрехеру, который сразу же исчез. Когда охранники отступили и скрылись в темноте, его уже не было среди докеров.
Может быть, охранники надеялись также, что им удастся захватить Макса, но тут они просчитались. Он спрыгнул с платформы, и товарищи окружили его плотным кольцом.
На этот раз Альфонс не стал колебаться. Выбирать надо было между охранниками и товарищами, и он, конечно, выбрал последних. Стоя рядом с Максом, он показал оставшиеся у него в кулаке жетоны:
— Они смогли набрать только тридцать из шестидесяти.
— Но это не твоя заслуга! — отрезал Макс. — Ну и дров ты наломал! Ты что, свихнулся?
Макс был зол на Робера. И на всех, включая и Клебера, и Франкера, и Папильона. И на самого себя тоже.
— Хороши же мы, нечего сказать!.. Дали себя провести, как миленькие… Ни к чорту мы не годимся!
Тридцать человек, подумать только! Что если им удастся разгрузить свой проклятый пароход? Позор! Полный провал!
— Да, теперь все пропало, — мрачно говорит Папильон. — Раз они набрали тридцать человек, они наберут и все шестьдесят. Теперь они сделают все, что захотят.
— Если пропустить первый, — добавляет Франкер, — за ним пойдут пароход за пароходом. Вот как было в Шербурге.