Плантэн, умелец, как всякий француз, соорудил душ в кухонном закутке. Фантомы боятся холодной воды. Когда Анри вышел из душа, он был всего лишь мужчиной, который желал определенную женщину во плоти.
Ему не хватало всего — опыта, уверенности в себе, ловкости рук. Он так и сказал себе, он, умевший ловить и подманивать уклеек, но не знающий, как подойти к женщине. Да, когда-то, танцуя танго под красным шаром, он это умел. Конечно, он мог бы переспать с мадам Битуйу. Но Патрисия Гривс — не девушка, с которой он танцевал танго, не мадам Битуйу с крупным лицом и мощной грудью. Никто ничем не мог ему помочь.
Ему было проще схватиться с уклейками или с двухметровым негром, чем вот так, с незащищенной головой противостоять тени, украшенной уклончивой улыбкой.
«Тогда, — сказал он себе, бреясь, — тебе лучше лечь обратно в постель и отказаться от всего».
Он выругался, когда лезвие бритвы прервало его речь:
«Потому что, братец мой, если тебя послушать… когда ты придешь, ты будешь очень мил… Она расплатится с тобой… из твоей копилки, как скажет Гогай… и тебе не останется ничего, кроме твоего носового платка, во-первых, чтобы помахать ей на прощанье, во-вторых — чтобы вытереть свои слезы…»
Он порезался, потекла кровь, но это совсем не взволновало Плантэна, который смотрел прямо в глаза Плантэну, грозя ему бритвой:
«Потому что, старина, совсем ни к чему разыгрывать из себя сильного человека. Что касается чувств, ты не выйдешь победителем. Она полностью уничтожит тебя. Тебя узнают только по шнуркам ботинок».
Сломленный — иллюзии были развеяны, он тяжело опустился на кухонную табуретку. Кровь текла по его подбородку.
«Не нужно туда идти. Я не пойду».
Перед лицом опасности он поступил как герой — разделся, бросился на кровать и накрылся простыней, чтобы больше об этом не думать.
Было десять тридцать, когда он вошел в холл отеля «Мольер». Если она ушла, он пустит себе пулю в голову. У него не было револьвера, но, как полковой старшина, «он не хотел этого знать».
— Мадемуазель Гривс? Патрисия Гривс. У меня назначена встреча с ней. Она, по крайней мере, не выходила?
— Не думаю… — проворчал портье, который явно не отличался большим умом. — Нужно позвонить…
Задыхаясь, Плантэн смотрел, как другой служащий набирает номер.
— Алло? Мисс Гривс? Здесь внизу господин, он спрашивает вас. Мсье?
— Анри Плантэн.
— Анри Плантэн… Хорошо, мисс.
Он положил трубку и уставился на Анри глазом несвежей устрицы:
— Можете подняться. Третий этаж. Комната двадцать шесть.
В этом гнилом глазу промелькнул какой-то похабный отблеск.
Анри медленно поднялся на два этажа, похожий на приговоренного к отсечению головы. Его ноги в красивых серых воскресных брюках дрожали. Он постучал в двадцать шестую комнату.
— Come in, — крикнула Пат.
Он вошел. Комната была пуста, постель не убрана. Шум льющейся воды заставил его повернуться к ванной комнате. Голос Пат, неподражаемый и восхитительный голос Пат, упал на него, как почтовая печать — нестираемая и отчетливая:
— Я в ванной, Анри. Подождите минутку.
Минутку. Он будет ждать ее до седых волос, если нужно.
— Не торопитесь, Пат.
— Спасибо.
Она крикнула еще:
— Подождите и не подсматривайте! И засмеялась, хлопая по воде ладонями.
Плантэн не уловил в этом замечании ничего неприятного для себя. То же, что он понял, было менее приятно. В двух шагах от него была она — обнаженная, покрытая мыльными пузырьками; ее длинные-длинные обнаженные ноги в ванне, и все ее тело обнаженное, все ее тело, которое он никогда не увидит, которое он никогда не обнимет. На его висках совсем некстати выступил пот, и он провел по волосам наэлектризованной рукой… Пеньюар крестом раскинул рукава на ковре. Шелковые чулки свисали со спинки кресла. Бюстгальтер устаревшей, британской модели, разочаровывающий отсутствием возможностей для воображения, был небрежно брошен на комод. Мятный запах духов, вызывающих недомогание, влетал и вылетал из комнаты с движением занавески на окне.
— Как дела, Анри?
— Хорошо, — проблеял Анри, которого наполняла тревогой смесь запаха мелиссы, бюстгальтера, смятых простыней и вертевшихся в голове мыслей о содержимом этой невидимой и такой близкой ванны.
— Вы опоздали. — Божественная радость, она это заметила! — Я думать… Я думаю… вы не приходить.
— Я думала, что вы не придете, — выговорил он, слабо улыбаясь.
— Это очень трудно для меня, глаголы. Почему вы опоздали?