— В Париже у мертвых нет покоя.
— В Париже ни у кого нет покоя.
— А где вы будете похоронены, мой дорогой?
Вопрос был шокирующий. Должно быть, сидящий впереди водитель такси веселится. Но раз она настаивает…
— Мне плевать, Пат.
— Что? Нельзя на это плюю.
— Плевать!
— Хорошо. Нельзя на это плевать. Я знаю… очень милое кладбище около доков. Рядом есть бар, бистро. Я буду похоронена там. Вы приедете посмотреть на меня, Анри?
— Пат!.. Поговорим о чем-нибудь другом.
— Что? Это забавно.
Она дружески похлопала его по колену. Как сказать ей, что завтра, в понедельник, если она захочет встретиться с ним, он будет свободен только вечером. С утра поверх светящейся одежды своей новорожденной любви он наденет серый халат продавца. Он закрыл глаза от отвращения. Он покончит с собой, проглотив все крючки «Самара».
Когда, поприветствовав могилу Неизвестного солдата, возле которой всегда многолюдно, они слонялись по Елисейским полям, освещенным пурпурным закатом, так по-туристически, что казалось, это устроил Комитет Парижа по празднованиям. Когда они шли, держась за руки, сзади к ним подскочил дылда в твидовом костюме и спортивной кепке, радостно закрыл ладонями глаза Пат и заорал:
— Ку-ку, Пат! Угадай, кто это?
Высокий ухмыляющийся дьявол не обращал ни малейшего внимания на остолбеневшего Плантэна. Да и как он мог вмешаться, если Пат улыбалась?
— Скажите еще что-нибудь. Два слова — и я догадаюсь.
— Я не знал, что вы в Париже, малышка Пат.
— Это Питер!
— Да! — радостно воскликнул этот Питер, отпуская молодую женщину.
Англичане расцеловались как старые друзья. В глубине души Анри уже проклинал эту досадную встречу.
Питер, позвольте представить вам Анри, французского художника. Он ни слова не говорит по-английски.
— А я — ни слова по-французски!
— Анри, это Питер Байк, приятель из Лондона. Друг. Будьте с ним любезны. Я вас прошу.
Мужчины пожали друг другу руки. Питер — сердечнее, чем Плантэн, который уже чувствовал себя очень несчастным. Прогулка продолжилась, Пат шла между двумя своими кавалерами.
— Но что вы тут делаете, Пат?
— Я приехала из Рима. Все тот же фильм. Как только я решу все вопросы с французским продюсером, уеду отдыхать в Норвегию. Думаю, дней через десять.
— Питер пишет киносценарии. Это он написал «Бурный вечер», вы знаете?
— Нет, — пробурчал Анри.
Питер небрежно обнял Пат за шею. Она покраснела и поспешно высвободилась.
— Отпустите меня, Питер, — по-английски проговорила она.
— Почему? Этот француз влюблен в вас?
— Думаю, да.
— А вы?
— Он мне очень симпатичен.
— Извините.
— Я не хочу причинять ему боль.
— Отошлите его. Я приглашаю вас на ужин.
— Я его не отошлю.
— Хорошо, хорошо. Ничего. В таком случае я приглашаю вас обоих. Это вас устраивает?
— Я не хочу, чтобы он знал, что между нами что-то было. И не хочу также, чтобы он знал, что я работаю официанткой в баре на Пикадилли.
— Хорошо, Пат. Я не грубиян. К тому же, каким образом я мог бы ему все это рассказать?
— Если бы очень постарались, вы бы смогли. Дайте мне слово, Питер.
— Даю слово. Вы немного влюблены в него. Теперь я это знаю.
— Вы информированы лучше меня, Питер. Я же ничего не знаю.
Плантэн опустил голову, он помрачнел, все очарование исчезло, он был безразличен к этим непонятным фразам, порхавшим над его головой.
— Я оставлю вас, Пат, я не хочу быть невежливым, — вздохнул он.
Теперь уже наступила очередь Питера потерять интерес к разговору, которого он не понимал.
— Анри, я прошу вас остаться. Мы поужинаем вместе, втроем. Останьтесь.
— Это действительно необходимо?
— Я вас прошу.
— Вы прекрасно знаете, что я не могу вам ни в чем отказать.
— Спасибо, Анри…
Мягкость голоса Пат вызвала улыбку на губах Питера. Плантэн боролся с желанием покинуть их. Конечно, его самолюбие было бы удовлетворено, но как же быть с другой любовью? К тому же она хотела, чтобы он остался. Итак, он останется, жалея о том, что мир так тесен, проклиная этого спортивного красавчика, увенчанного лаврами сценариста. Ему показалось, что он, Плантэн, скромный, безликий, стал еще на десять сантиметров ниже ростом.
Они ужинали «У Фуке». Питер Байк ругал своего французского продюсера, единственного, кто сейчас, в августе, был здесь, а не в Сан-Тропезе.