Проходя мимо Наденьки, она мимолетом взглянула на её щеку и буркнула:
– До свадьбы заживёт.
– Да-а, заживёт, – Наденька вспомнила вчерашнюю обиду. – Больно-то до сих пор.
Она собралась пожалиться на излишнюю грубость старшей подруги, но Клавдия Платоновна оградилась движением ладони, показывая, что сантименты больше, чем она допускает, не уместны. От резкой перемены настроения «тётки» у Наденьки глаза наполнились слезами.
– Всё ему не то, – справляясь с эмоциями, заговорила Наденька. – То неделю дуется из-за того, почему я почесала живот. То заметил, как я смотрю в окно, и снова неделю не разговаривал, – Наденька подняла раскрасневшиеся глаза на «тётку». – Тёть Клав, разве можно по таким глупостям устраивать сцены?
– Э-э, не-ет, не скажи, – задумчиво глядя в окно, протянула «тётка». – Много лет назад, когда я была вот такой же дурочкой, как ты сейчас, – Клавдия Платоновна уставилась на девушку размытым взглядом. – Я почёсала нос, и это обошлось мне очень дорого… – «тётка» снова умолкла, и Наденьке показалось, что та даже прослезилась. Переведя дыхание, женщина продолжила исповедь: – Муж меня избил, как следствие, выкидыш, и судьба распорядилась переквалифицироваться из жён в тётки – для таких, как ты.
– Как это избил? – удивилась Наденька. – За то, что почесали нос? Пусть меня только пальцем тронет! – неожиданно глазки Наденьки загорелись, и она заговорила, возбуждаясь, словно что-то для себя открывая, но так же быстро и сникла: – Нет, он меня побьёт, как-нибудь. Однажды я даже в темноте заметила, как загорелись у Виктора глаза. Почувствовала, что сейчас ударит. С испугу стала кричать, если хоть пальцем тронет, ввек не увидит больше! – Наденька перевела дыхание и, потупившись в пол, с недоумением проговорила: – И всего-то зевнула потихоньку, – она посмотрела на «тётку», ища сочувствия, но та стояла не шелохнувшись. – Я и рот прикрыла, как он учил. Так он аж озверел. Отвернулся от меня и уснул. Неделю как будто не замечал. Разве это жизнь?
– Дурочка ты, – тяжело вздохнув, задумчиво проговорила Клавдия Платоновна, не отрываясь от окна. – После того случая я ещё много раз чесала себе нос, живот, зевала, смотрела в окно, думала о сапогах. С разными мужиками по-разному, но жалею только о том случае. Если б можно было всё вернуть… Разве я о такой судьбе мечтала, убегая от матери в Кишинёв? – Клавдия Платоновна обвела комнату тоскливым взглядом и устремила на свою подопечную уже горящие ненавистью глаза.
– Я тоже как-то думала… о туфлях, – неожиданно призналась Наденька, не замечая перемен в настроении наставницы и уже возбуждённо добавила. – Сам виноват! Купили туфли. Я хотела пойти в них погулять, на дискотеку сходить, а он – давай отдыхать, давай понежимся, займёмся любовью, завтра погуляешь. Мужикам только одного и надо, что же мне делать, если я очень хотела в новых туфлях погулять?
– И что Виктор? – ухмыльнулась Клавдия Платоновна.
– Заметил.
– Как заметил? – не поверила «тётка». – Может, догадался?
– Про туфли как он заметит? Про туфли не знает, я же думала о них. Заметил, что смотрю в окно.
– И что же? – уставившись на Наденьку, ждала ответа Клавдия Платоновна, едва сдерживая улыбку.
– Обиделся. Неделю не разговаривал.
– Как-то был у меня один, – с какой-то злой иронией начала свой рассказ Клавдия Платоновна. – Пока он на мне отдувается, я могла и семечки щелкать. Думала, на этом борове отыгрываюсь за всех мужиков – вам только этого от меня надо, нате вам, никому любви своей не подарю. А ему всё было нипочём. Оттарабанит своё и рухнет замертво спать. Храпел страшно, – Клавдия Платоновна брезгливо поморщилась и добавила: – Вонюч был ещё страшнее, а в любви клялся каждую минуту и всё норовил целоваться. Курил сигарету за сигаретой. Как-то нацеловалась с ним так, что табачный смрад долго в горле стоял комом, – Клавдия Платоновна тяжело вздохнула и продолжила: – В один день, сидим с подружкой в кафе, а за спиной парочка воркует. Мы заслушались – не слова, а песня лилась. Обзавидовались. Дождались, когда рассчитаются и будут выходить, очень хотелось взглянуть, что за любовники. Я и обомлела – это мой боров. У девки его цветы в руках. Лекарственной ромашки от него не видела, – с гневом выпалила Клавдия Платоновна, а успокоившись, продолжила. – Он её под локоток поддерживает, сам весь парфюмом благоухает, и что обидно – сидели в зале для некурящих. Она, видите ли, запах табака не переносит, – Клавдия Платоновна надолго замолчала, а едва смогла перевести дыхание от подступившего кома, с горечью в голосе закончила: – Вот и отыгралась. Видно, судьба такая, чтобы нас драть, как кошек, а любовь другим дарить, – она пристально посмотрела на притихшую Наденьку, которая скучливо позёвывала на диване.