— Здесь скучно, — сказал Анжело, выпив две рюмки русской горькой, и мы снова очутились на улице. Сейчас же к нам подошел прилично одетый юноша и предложил купить роз. Он держал большой букет первых роз. Анжело купил две розы и кликнул такси. Вечер был теплый и облачный.
«Океаник» — маленький дансинг, где по стенам висят спасательные круги и гирлянды флажков. В углу стоит мутный аквариум, в нем плавают худосочные золотые рыбки, окурки, бумажки. Папиросный дым висит над столиками, как туман над болотом. На маленькой эстраде играет джаз.
Мы заказали флипп — густой крепкий напиток из яиц и джину. Колетт пригласил танцевать долговязый парень с прыщавой шеей. Кто-то окликнул Анжело. Мы обернулись, За соседним столиком сидел Эдди Уолтер.
— Эдди, как здорово! — воскликнула я. — Идите быстро сюда.
Эдди взял свой бокал и перебрался к нам.
— Я жду Пако Гонзолеса, — сказал Эдди, — вот мы и будем все в сборе.
Эдди — краснощекий американец, совершенно седой, с ярко-голубыми глазами. У него пухлое лицо и вечно смеющиеся губы. В годы просперити Эдди приехал в Европу с незначительным количеством долларов. Но, обратив их во франки, Эдди понял, что он богат. Потратив почти все деньги, он стал подумывать о родине. Он уже было купил билет на пароход Гавр — Нью-Йорк, но вдруг ему представилась жизнь без Монпарнаса, без набережной Сены, без французских аперитивов. Он понял, что такая жизнь невозможна. Он остался в Париже. Никто не знал, где и на какие средства он живет, равно как сколько ему лет и кто он по специальности. Анжело уверял, что у него нет нижнего белья.
— Он носит костюм на голом теле, — говорил Анжело, — и вместо рубашки у него манишка с галстуком, которую он завязывает сзади веревочкой.
Эдди, Пако, Анжело, Колетт. Вдруг я вспомнила мой вчерашний визит к дяде Филиппу. Дядя Филипп — мой единственный родственник на свете. Он богат и имеет связи. А вот — чужие люди, и как они добры ко мне. Мне стало очень жаль себя. Джаз заиграл танго, я глотнула флипп и расплакалась. Уолтер воскликнул:
— Жанин, что с вами, darling? — Но его лицо стало веселым.
— Она пьяна, — сказал Анжело.
Подошел Пако. Он вынул из кармана деревянное колечко на веревочке. Взмахом руки он разматывал веревочку, и потом колечко само ползло по веревочке вверх.
— «Ио-ио», — сказал Пако, — самая модная игра. Говорят, что ее придумали специально для безработных. Они ходят и продают «ио-ио».
Погас свет. На эстраду вышла полная женщина с бумажной розой в грязных волосах. Ей крикнули:
— Здравствуй, Кики! Здравствуй, курочка!
Кики обвела всех усталым взглядом и выругалась. Зааплодировали. Она запела страшную песенку хриплым голосом. Кончив петь, Кики сошла с эстрады и пошла среди столиков. Ее хватали за грудь и зад. Она ругалась. Розовый мальчик семнадцати лет напряженно следил за ней. Когда она подошла к его столику, он вскочил и впился в ее шею губами. Он сел — тяжело дыша, довольный и возбужденный. Кики только дернула плечом, как бы отгоняя муху.
— Кик, иди сюда, я угощаю! — крикнул вдруг Анжело.
— Ты с ума сошел! — зашептала Колетт, но Кики подсела к нам очень охотно.
— Здравствуй, макака! — сказала она Ассурдия. — Откуда ты взял себе такую рожу?
Пако сказал строго:
— Ну-ну, не хулигань здесь! Видишь — дамы.
— Молчи, боров! — заявила Кики, не смущаясь. — Медам, можете быть спокойны, я не стану показывать своих панталон… которых у меня нет.
Затем она взяла со стола банан, сняла с него шкуру и спичкой нарисовала глаза, нос и рот. Банан она завернула в салфетку. Потом она вынула из платья левую грудь и приложила банан к темному соску.
— Кормлю моего бэби, — сказала Кики.
— Это безобразие! — заявил Анжело, но видно было, что ему очень хотелось погладить грудь Кики.
— Я вас не шокирую? — спросила меня Кики, приводя себя в порядок.
— Да нет! Лучше расскажите, как живете.
— Кризис, — вздохнула Кики. — Вот видите, мадам, донашиваю старые тряпки. Вашего брата не стало, — обернулась она к Эдди.
— Кого? — не понял он.
— Америкашек… Ах, мадам! Я вспоминаю двадцать седьмой и двадцать восьмой годы. Знаете, сколько у меня лежало в банке? Семь тысяч.
— Где же они?
— Во-первых, три аборта, — сказала Кики, загибая пальцы. — Во-вторых, старикам послала в Бретань. В-третьих, купила акции.
— Ну, так вы же акционерка!
— Банк лопнул. Но в общем, — добавила она, — я не ропщу. Жизнь есть жизнь.