— Вы меня спрашивали, знаю ли я, зачем господин Анри приезжал в Париж.
— Да, именно. Так вот! Он приезжал, чтобы купить Генский лес, площадью в восемьдесят арпанов, расположенный между Малым портом и Ансьенвилем. Господин Мадлен постоянно говорил: «Досадно иметь посреди наших владений — он ведь рассматривает владения господина Анри как свои собственные, — досадно иметь посреди наших владений лес, полный кроликов и косуль, в котором нельзя охотиться». Однажды господин Анри спросил у него: «Вам сильно досаждает то, что вы не можете охотиться в Генском лесу?» — «Меня это просто выводит из себя», — ответил господин Кассий». — «Хорошо, не стоит так волноваться по пустякам, через неделю вы будете там охотиться, крестный», — пообещал ему господин Анри. И он сдержал слово.
— Как?! — воскликнула Камилла. — Господин Мадлен крестный отец господина Анри?
— Да. А что в этом удивительного, моя прекрасная мадемуазель?
— Но ведь он и мой крестный отец. Папа, как же это любопытно.
— Да, это любопытно, в самом деле, очень любопытно… — пробормотал г-н Пелюш. — Так вы говорите, что господин Анри купил Генский лес?
— За тридцать семь тысяч пятьсот франков! Позавчера у господина Омон-Тьевиля была подписана купчая, а вчера были внесены деньги, так что сегодня господин Мадлен подаст вам на ужин кроликов из нового владения господина Анри, а возможно, завтра или послезавтра и кабанов, — ведь в Генском лесу водятся кабаны.
— Черт возьми! — воскликнул г-н Пелюш, распалившись при мысли стать равным Мелеагру. — Я бы дорого дал, чтобы убить кабана.
— Вы никогда не охотились на кабана? — спросил г-н Мартино.
— Никогда, — ответил г-н Пелюш. — Но если они водятся в Генском лесу, я могу позволить себе такую прихоть.
— Знаете ли, — заметил г-н Мартино, — охота на кабана не всегда проходит гладко.
— Почему же?
— Кабан, он сам идет на охотника.
— Тем лучше, — ответил г-н Пелюш, не слишком хорошо поняв значение сказанного ему. — Тем легче его убить, если он идет на охотника сам!
— Ну-ну! — заметил хозяин «Золотого креста». — Похоже, с вами не так-то просто сладить. Впрочем, рядом с господином Мадленом можно ничего не опасаться. Скажите ему, чтобы он поставил вас рядом с собой, и цельтесь кабану в плечо. Не правда ли, кум Баке?
Колбасник сделал знак, подтверждающий, что действительно целиться надо именно так.
— Но, — произнес папаша Мартино, — я все говорю, говорю, а ваш кофе уже давно подали. Гостиница «Золотой крест» дорожит доброй славой своего кофе, поэтому не стоит его пить холодным.
— Вы правы, сударь. Идем, Камилла.
И г-н Пелюш, покровительственно кивнув обоим друзьям, прошел в обеденную залу.
XV. ГЛАВА, В КОТОРОЙ РУЖЬЕ ГОСПОДИНА ПЕЛЮША ОЦЕНИВАЕТСЯ ПО ДОСТОИНСТВУ
Стол в гостинице «Золотой крест» накрывался с той аккуратностью, которая и составляет деревенский шик: скатерть и салфетки на нем были из тонкого белого полотна; тарелки — из фарфора, а столовое серебро — ложки, вилки, кофейник, молочник — было подлинным: настоящая редкость в ту пору, когда кристофль стал употребляться даже в лучших домах. И наконец, масло было только что сбито, редис сорван с грядки, яйца снесены недавно, хлеб испечен этой ночью, а сливки, своей густотой и желтизной напоминающие масло, сняты сию минуту на ваших глазах с молока, надоенного накануне вечером.
Камилла, ценившая изящество сервировки завтрака гораздо больше, чем подаваемые на него кушанья, одобрительно кивнула папаше Мартино, следовавшему за путешественниками с салфеткой под мышкой и поварским колпаком в руке.
Господин Пелюш и Камилла сели за стол, и г-н Пелюш, изучив поданные кушанья, казалось, остался так же удовлетворен ими, как Камилла — изяществом сервировки.
Но при первых же долетевших до него звуках отодвигаемых стульев персонаж, о котором все забыли за исключением, пожалуй, папаши Мартино, не терявшего из виду зародившуюся у него идею, подобно тому как г-н Пелюш не забывал о своей, подумал, что раз гости садятся за стол, то он имеет право присутствовать во время их трапезы, хотя этот час не был привычным ни для завтрака, ни для обеда.
Поэтому Фигаро вылез из-под кровати и, как ни в чем не бывало, к этому времени уже зализав свою рану, отправился за подстилкой, принес ее, положил между г-ном Пелюшем и Камиллой на почтительном расстоянии от стола и сел, ничего не выпрашивая: столь деликатному поведению способствовал, по-видимому, подготовительный завтрак, который Фигаро позволил себе за счет кума Баке.
Камилла наблюдала за действиями пса с удивлением, а г-н Пелюш — с восхищением.
Фигаро, понимавший, что двое путешественников изучают его внимательнейшим образом, облизнулся и умильно прищурил глаза, однако не позволил себе никаких нескромных просьб.
— Каналья! — пробормотал кум Баке, подойдя к двери. — Черт меня побери, если он не пролезет живым в рай.
Мартино глазами велел колбаснику замолчать. Тот ответным жестом руки показал, что его куму нечего опасаться.
— Вот, клянусь честью, — сказал г-н Пелюш, окуная в яйцо узкий ломтик хлеба длиною в двадцать пять сантиметров, — вот прекрасно воспитанная собака.
— А как скромно она себя ведет! Посмотрите, отец, — произнесла Камилла, опуская на голову Фигаро свою изящную белую руку.
— Смело могу вам сказать, что по части скромности Фигаро не имеет себе равных.
— О отец! — воскликнула Камилла. — Его зовут Фигаро. Какое красивое имя! Но он вовсе ничего не просит.
— Конечно, он не просит, — пробормотал колбасник. — Он и не утруждает себя просьбами, мерзавец: он берет.
— Кум! — перебил его Мартино.
— Дело в том, — продолжал Баке, желая исправить зло, которое могло причинить его замечание, долетевшее, впрочем, лишь до ушей Мартино, — дело в том, что, как сказал мой кум, по части скромности ему нет равных.
— Как и в охотничьем деле, — добавил хозяин «Золотого креста».
— А-а! Он охотится?! — вскричал г-н Пелюш. — Такты охотник, дружище?
— На три льё кругом нет ни одной собаки, за исключением Мандрена, собаки господина Мадлена, умеющей выслеживать лучше этого молодца.
— Как! Он умеет выслеживать? — спросил г-н Пелюш.
— Умеет ли он выслеживать?! — подхватил Мартино. — Слышишь, куманек, господин спрашивает, умеет ли Фигаро выслеживать?!
— Как жандарм, — ответил колбасник, восхищенный тем, что может вставить словцо, слышанное однажды им в разговоре и казавшееся ему как нельзя более остроумным.
— И кого же он ловит? — спросил г-н Пелюш, серьезно восприняв шутку кума Баке. — Бродяг, воров?
— Ха-ха! — рассмеялся папаша Мартино. — Нет, должен сказать, что до этого дело не доходит, он выслеживает кроликов.
— Он выслеживает кроликов?
— Как патруль.
— Эти дьявольские создания, я видел их сегодня утром в вересковых зарослях…
— В вересковых зарослях Гондревиля?
— Возможно… Я определил, что это вереск, поскольку он пользуется большим спросом в цветочном деле. Но я не знаю, называются ли эти вересковые заросли Гондревильскими. Так ваша собака, ваш Фигаро — по-моему, вы так ее называли — выслеживает этих животных, которые бегают как тысяча дьяволов?
— Она их выслеживает!
— А куропаток она тоже выслеживает?
— О! Куропатки, — сказал колбасник, — тут она сильна.
— Вот как! Но не такая уж заслуга, как об этом говорят, убивать дичь, когда имеешь собаку, способную ее выследить.
— Да, — заметил Мартино, — это весьма облегчает дело. Говорят, что охотник делает собаку, я же переиначил бы эту пословицу и сказал: собака делает охотника.
— И я думаю, что вы правы, сударь, — подтвердил Пелюш, откидываясь назад. — С собакой, способной так выслеживать дичь, я берусь убить столько же кроликов и куропаток, как мой друг Кассий. Вот только действительно ли Фигаро так смышлен, как вы об этом говорите?
— Хотите посмотреть, как он работает?
— Что?! Посмотреть, как он работает?
— Да, хотите взглянуть на него в деле?