Они прожили вместе больше сорока лет, никогда не разлучаясь, разделив в 1911 году славу знаменитого автора «Человека из ресторана», в 1921-м — расстрел в Феодосийской ЧК единственного сына Сергея и весь ужас революции и Гражданской войны в России, а затем утрату Родины и жизнь на чужбине.
После потери жены Иван Сергеевич не представлял себе дальнейшего существования, легко раздал, частью уничтожил почти весь свой писательский архив, раздарил книги, полагая только «додержаться до конца». Всё возможное время он проводил возле могилы дорогой жены в Сент-Женевьев-де-Буа, о чём писал неизменному другу Ивану Ильину:
«Живу?! В пустоте. Но она — при мне. Только для чего это длится? Всё во мне остановилось, и всё, кажущееся ещё живущим, самообман. Полное опустошение, тупость, отчаяние. Вчера выл в пустой квартире. Молитва облегчает, как-то отупляет. Всё — рухнуло».
Иван Ильин всё-таки убедил своего друга не отказываться от уже объявленного в рижской эмигрантской прессе визита хорошо известного в русских кругах писателя.
Но и в Латвии Шмелёв «будто бы совершает задуманное ко-гда-то с Ней вместе». И там, на «рубеже», он неизбывно почти физически чувствует притяжение места Олиного упокоения: «Лучше бы там, мотаться между квартирой временной и вечной». И всё-таки: «Изборск, Печёры… Я сразу узнал осенний воздух родного захолустья. Рубеж — сон, наваждение, шутка? И горечь, горечь…»
На обратном пути в Париж по настоятельной просьбе Ильина Иван Сергеевич остановился проездом в Берлине, встретился с русской молодёжью, учениками Ивана Александровича, в берлинском Доме писателей и журналистов. Именно эта встреча получит неожиданно роковое развитие спустя непродолжительное время.
Конечно, никак нельзя было предположить, что последующие за этой поездкой поначалу не очень приметные события повернут, перевернут жизнь Ивана Сергеевича совсем иначе, чем ему представлялось.
Он по-прежнему чувствовал себя бесконечно одиноким, бессчётно повторял, как он одинок. Письмо неведомой Ольги Александровны Бредиус Ивану Сергеевичу передали через газету «Возрождение». В редакцию на Елисейских Полях после смерти жены он заходил редко. Жизнь окончательно потеряла какой-либо смысл; не занимала, как прежде, и работа.
Эти страшные слова «как я одинок» были неотвязны, бродил ли он по квартирке на Буало, 91 или по-прежнему часами сидел возле могилы жены в Сент-Женевьев. Две утраты, две незаживающие раны в сердце — гибель единственного сына, расстрелянного большевиками пятнадцать лет назад, и потеря жены Ольги — как перенести это? По визе, выхлопотанной для Шмелёвых Иваном Буниным, они перебрались из Берлина в Париж Остановились у племянницы жены Юлии Александровны Кутыриной, приютившей их в конце 1922 года. Её сын Ивистион, Ивик, с детства с ними, сколько возможно, заменил им Серёжечку.
И вот — письмо. Из Королевства Нидерланды.
Он получал их в Париже так много, как никто из коллег-писателей, ни деликатнейший, всем приятный Борис Зайцев, ни дорогой друг Александр Куприн, отправившийся умирать в Большевизию, ни сосед по улице Алексей Ремизов, ни тем более славный нобелевский лауреат Иван Бунин, давний знакомец по московскому Товариществу русских писателей. Позже их отношения испортятся навсегда. А пока что именно у Буниных в их гостеприимном для многих бездомных Грассе написано летом 1923-го года «Солнце мёртвых», немедленно переведённое на все европейские языки один за другим. Шмелёва какое-то время осыпали знаками внимания: его посетил, позже писал ему и подарил фотографию Томас Манн. Ивану Шмелёву прислали письма Редьярд Киплинг — о повести «Это было», Сельма Лагерлёф — о «Неупиваемой Чаше», Кнут Гамсун…
Что касается лауреата Нобелевской премии Ивана Бунина — кстати, на эту премию серьёзно рассматривались также кандидатуры Д. Мережковского и И. Шмелёва — то вопреки общему несчастью потери Родины не стали ближе между собой эти очень разные люди и очень разные писатели.
Отвечать всем не удавалось — как ни запасёшься конвертами-марками, денег почта поглощает много, а всё равно сначала отвечаешь тем, кто больше нуждается в твоём слове, то есть тем, кто пишет не для того, чтобы «выразить уверение в почтении», а «просит ответить на вопросы». И о чём бы его ни спрашивали бывшие граждане Российской империи, ныне шофера, модистки, шахтёры, официанты, врачи и домашние учителя русского языка — если повезёт — в конченом итоге все они страстно хотели понять одно: «почему так случилось?», то есть как могла Россия превратиться в аббревиатуру, составленную из странных букв, сначала РСФСР, потом СССР. Такой страны мир ещё не видывал — круто брала.