Генерал снял с седла кожаный походный ранец, и помощник-египтянин увел лошадь. В тени огромной пирамиды, мерцая, кружила пыль.
— Несколько дней назад, — продолжал полководец, — я подсчитал, что из блоков трех пирамид можно выстроить стену вокруг Парижа. Толщиной в метр, высотой в три.
Монье задумался над его словами, а затем проронил:
— Вполне вероятно…
Позабавленный его уклончивостью, генерал улыбнулся.
— Ответ истинного математика.
— Вовсе нет. Просто у вас интересный взгляд на эти монументальные строения. Вы не вспомнили фараонов, гробницы… Даже не поразились инженерному искусству, позволившему создать такое великолепие. Нет! Вы всё связываете с Францией.
— А как иначе! Ни о чем другом я почти не думаю.
После его отъезда Франция погрузилась в хаос. Непобедимый некогда флот уничтожили англичане, и Наполеон застрял в Египте. Правительство Директории, казалось, желало воевать с любым государством, во главе которого стоял король: Испания, Пруссия, Австрия, Голландия — все стали врагами. Таким образом они, похоже, надеялись удержаться у власти и наполнить истощающуюся государственную казну.
Какая нелепость!
Затея с Республикой провалилась.
До Египта доходили из-за моря кое-какие европейские газеты: в одной из статей утверждалось, что воцарение очередного Людовика на французском троне — вопрос времени.
Пора возвращаться домой. Все, что было ему дорого, рушилось на глазах.
— Вы нужны Франции, — сказал Монье.
— А вот теперь ты говоришь как истинный революционер!
Математик засмеялся.
— Я и есть революционер, сами знаете.
Семь лет назад Наполеон стал свидетелем великих исторических событий: взятия дворца Тюильри и свержения Людовика XVI. Новой Республике он служил верой и правдой. После битвы за Тулон его возвели в чин бригадного генерала, затем назначили генералом Восточной армии и наконец главнокомандующим в Италии, откуда он отправился на север и, завоевав Австрию, вернулся в Париж героем. Ему нет и тридцати — а он уже генерал Восточной армии, уже покорил Египет!
Однако его судьба — править Францией.
— Какая совершенная красота… — проговорил Наполеон, с восхищением разглядывая пирамиды.
По пути из лагеря он видел рабочих, откапывающих по его приказу полузасыпанного песком сфинкса, сурового стража пустыни. Работа продвигалась быстро.
— Эта пирамида к Каиру ближе всего. Назовем ее Первой, — предложил Монье, а затем указал на следующую: — Эта Вторая. Самая дальняя — Третья. Если бы мы прочитали иероглифы, то, наверное, узнали бы настоящие названия.
Наполеон кивнул. До сих пор никто не смог разобрать странные символы, высеченные почти на каждом древнем монументе. Он приказал их скопировать. Рисунков оказалось так много, что художники извели все привезенные из Франции карандаши. Изобретательный Монье предложил залить в тростниковые трубки расплавленные свинцовые пули — и рисовать ими.
— Вероятно, еще есть надежда, — сказал он.
Ученый понимающе кивнул.
Недавно в Розетте обнаружили безобразный черный камень с тремя текстами, выбитыми на трех языках: древнеегипетском в иероглифах, древнеегипетском в демотическом письме и греческом. Возможно, в нем ключ к разгадке… В прошлом месяце Наполеон ходил на собрание в Институт Египта, основанный им для своих ученых, — там и было объявлено о находке.
И все-таки требовалось еще немало исследований.
— До нас тут никто не занимался систематической работой, — сказал математик. — Наши предшественники — просто грабители. Мы же сохраним найденное на века.
Очередная революционная мысль, подумал Наполеон. Очень в духе Монье.
— Проводи меня! — приказал он.
По лестнице, выложенной на северной грани, они поднялись на платформу двадцать метров высотой. Несколько месяцев назад, впервые осматривая пирамиды с группой офицеров, Наполеон внутрь забираться не стал — не хотелось ползти на четвереньках перед подчиненными. Теперь он, с кожаной сумкой на шее, пригнувшись, нырнул в извилистый коридор. Ход шириной и высотой не более метра сначала плавно спускался к сердцу громады, а затем шел вверх. Впереди виднелся квадратик света.
Наконец коридор закончился, оба выпрямились. Чудесное место… Наполеона охватило благоговение. В свете мерцающих масляных ламп он осмотрел потолок. Метров десять, не меньше. Дальше шел подъем в глубь гранитной кладки. С обеих сторон, точно консольные балки, постепенно сходясь в узкий свод, выпирали сложенные одна на другую каменные глыбы.