— Ничего себе! — воскликнула я, в очередной раз изумившись такой уверенности в себе. — А над чем ты сейчас работаешь?
Он состроил гримасу.
— Сейчас я делаю халтуру — рекламирую автомобильные шины фирмы «Файрстон», но обязательно буду писать хорошие рассказы или роман. А может, книгу стихов.
Это меня сразило.
— Мне казалось, поэты — люди тихие, боязливые, прячущиеся от солнечных лучей.
— Я — другой случай. — Он подошел к столу и сел рядом, повернув стул спинкой к себе. — А кто твой любимый писатель?
— Наверное, Генри Джеймс. Постоянно его перечитываю.
— Похоже, ты сентиментальный консерватор.
— Разве? А кто твой любимый писатель?
— Эрнест Хемингуэй. — Он расплылся в улыбке. — Кстати, в Чикаго живет много известных писателей. Кенли знаком с Шервудом Андерсоном. Слыхала о таком?
— Еще бы. Он написал «Уайнсбург, Огайо».
— Да. Это он.
— С твоей энергией ты можешь многого добиться.
Он серьезно посмотрел на меня оценивающим взглядом: дразнят его или успокаивают? Но не увидел ни того ни другого.
— Какой любишь кофе, Хэсович? — вдруг спросил он.
— Горячий, — ответила я, и он улыбнулся своей неотразимой улыбкой.
Когда в назначенное для ланча время приехала Кейт, мы все еще сидели на кухне и взахлеб разговаривали. Я не успела переодеться и была в халате; Кейт же прелестно выглядела в красном пальто и такой же красной вязаной шапочке.
— Прости, — извинилась я. — Мне хватит минуты на сборы.
— Не торопись, ты заслужила, чтобы тебя не дергали, — сказала она, но вид у нее был недовольный.
Я пошла одеваться, а когда вернулась, нашла Кейт в одиночестве.
— А куда делся Несто?
— Понятия не имею, — ответила Кейт. И, прочитав на моем лице разочарование, прибавила: — Надо было его пригласить?
— Не говори глупости. Сегодня наш день.
Мы чудесно провели время. Из всех девчонок на моем курсе в институте св. Марии Кейт была самой энергичной и самой смелой, она могла с кем угодно завести разговор и устроить праздник по любому поводу. Она и сейчас не изменилась, и я чувствовала себя уверенней и моложе, шагая рядом с ней по Мичиган-авеню. Мы пообедали в ресторане напротив мраморной громады Чикагского художественного института, где два величественных льва царят над уличным транспортом и непрерывным потоком темных пальто и шляп. День был прохладный, и после обеда мы рука об руку прошли Стейт-стрит, заскакивая по пути в каждый, хоть сколько-нибудь интересный магазин. Кейт пыталась выведать у меня все, касающееся домашних дел, но мне не хотелось портить себе настроение. Вместо этого я настояла, чтобы она рассказала мне о лете в Хортон-Бей — о рыбалке, заплывах и вообще о веселом времяпрепровождении. Во всех ее историях фигурировали шлюпки, укулеле, лунный свет, костры и грог. Меня охватила черная зависть.
— Где ты находишь всех этих молодых людей?
— Они вовсе не мои. Я беру их напрокат. — Кейт улыбнулась. — Все они чьи-то братья. Но иногда случаются неприятности. Пол-лета я поощряла одного и отваживала другого, но сигналы перепутались, и в результате — ни одного поцелуя. Так что завидовать нечему.
— Карл Эдгар по-прежнему предлагает тебе руку и сердце?
— Ох, меня это пугает. Бедняга Эдгар. Иногда я думаю: а не сказать ли ему «да» любопытства ради.
— Да он сознание потеряет.
— Или сбежит в ужасе. Некоторые мужчины только и мечтают, чтобы девушка нашла себе другого.
— А Эрнест?
— Что Эрнест? — В ее глазах вспыхнул интерес.
— Ему нравится, когда его женщины сбегают?
— Не знаю.
— Сколько ему лет? Двадцать пять?
Кейт ухмыльнулась.
— Двадцать один. Совсем малыш. Я надеюсь, ты достаточно разумна.
— Что ты хочешь сказать?
— Мне показалось, ты им заинтересовалась. — Она внимательно на меня посмотрела.
— Это от скуки, — сказала я. Врать у меня всегда хорошо получалось.
— А что ты думаешь о моей новой шляпке? — спросила Кейт, указывая на нечто высокое и покрытое перьями, что я не могла оценить, так как отстала от моды на миллион лет.
Вернувшись под вечер на прежнюю квартиру, мы снова обнаружил и там толпу народа. Кенли и Билл Хорн (Хорни) собрались играть в карты. Молодой человек, которого все называли Брамми, наигрывал на рояле регтайм, а Эрнест и еще один член компании, Дон Райт, топтались на ковре, изображая боксерский поединок. Обнажившись до пояса, они обменивались легкими ударами, а обступившие их болельщики подбадривали обоих криками и улюлюканьем. Все смеялись; бой казался отличным развлечением, пока Эрнест не нанес справа короткий боковой удар. По большей части Дону удавалось увертываться, поэтому атмосфера не накалялась, но я заметила жестокость во взгляде Эрнеста и поняла: для него бой — серьезная вещь. Ему нужна победа.