Теперь торг производится открыто. В этой игре нет уже ни вероломства, ни обмана. Та и другая сторона знают отлично друг друга.
Например. Для лоретки старого времени, вынужденной объясниться с своим забавным покровителем, ничего не стоило разорвать облако основательной ревности такого рода поэтическим воззванием: «Как? меня подозревать? Но разве ты не знаешь, что всякая женщина должна гордиться тобой и сочтет за счастие принадлежать тебе, Альфред!» Этому Альфреду не менее 70 лет и он ходит с костылем.
Тем не менее, он обольщается этим возбуждающим признанием.
Теперешние лоретки действуют таким образом:
Альфреду только 45 лет; она на 25 лет моложе годами, но зато на 25 лет богаче опытом. Его не обманывают уже; гораздо важнее то, что он сам хочет, чтоб его обманывали и не раз; он на это не обращает внимания.
Здесь дама занимает оборонительное положение; она пробует плакать и лепечет:
— Я не люблю тебя больше!
— Ты не любишь меня больше? — переспрашивает тот флегматически, — нет, Памела — эта роскошь будет тебе не по средствам.
Лоретка возражает на это:
— Чем больше я на тебя гляжу, тем больше я его люблю.
Это, что называется, действительно честно и откровенно. Порядочные люди теперь не покупают уже заглазно. Поэтому любовники такого рода уже не бранятся и не бросают друг другу в голову лопатами или кочергами.
Количеству любви и верности ведется бухгалтерский счет и все доставляемые товары носят штемпель фабриканта.
Другая прелестная Физима из квартала Бреда отвечает своему ворчливому До до сухим бухгалтерским тоном:
— С тех пор, как мы живем с тобой — ты мне еще ничего не подарил, кроме маленькой собачки и букета в 10 су — так хорошо же, и я буду любить тебя на 10 су и на столько, на сколько стоит маленькая собачка.
Откровенно сказано и звучит как оплаченный вексель; и, так как Додо не чувствует себя удовлетворенным этою любовью, то ему — остается только преклониться и принести еще другую собачку.
Глава VIII
АКТРИСЫ
Многие, ослепленные блеском, окружающим актрису, думают, что она ведет беспрерывно веселую жизнь.
Многие бедные создания, возвратившись из театра домой, в свои чердаки и подвалы, мечтают о жемчуге, бриллиантах, вышитых золотом пышных нарядах; в фантазии видят, как их осыпают аплодисментами, деньгами, поклоняются им, похищают их; но на самом деле никто не знает, что актриса живет настоящей собачьей жизнью.
Каждое представление Флорина 2 или 3 раза переодевается и возвращается домой совершенно изнуренной и почти полумертвой.
Она должна белиться, румяниться и пудриться, когда она играет роли 18-го столетия.
У ней едва хватает времени перекусить что-нибудь, пообедать редко удается.
Актриса может есть или говорить, как ей угодно, во время своей игры (на сцене). Флорина по возвращении с представления должна привести в порядок свой туалет или отдать наставления для этого.
Она ложится в постель около 2-х часов утра и должна встать как можно раньше, чтобы успеть повторить свою роль, привести в надлежащий порядок и примерить свои платья; потом она завтракает, читает любовные письма, отвечает на них, условливается с предводителем клакеров (хлопальщиков).
Если Флорина захочет, подобно другим горожанкам, подышать чистым воздухом за городом — она должна просить о позволении.
Эти простые механические занятия ничто в сравнении со сплетнями, с горестью оскорбленного самолюбия, с пренебрежением театрального поэта, с хлопотами и неприятностями по выбору, назначению роли, с злостью, причиняемою ей соперницей, с придирками директора и критика — со всеми теми затруднениями, для разрешения которых не хватает дня.
Как ни значительно жалованье актрисы, его бывает недостаточно для покрытия издержек театрального туалета, который, кроме костюмов, требует громадное количество перчаток и башмаков.
Одна треть жизни актрисы проходит в нищенстве, вторая для приобретения куска или корки хлеба, последняя треть в самосохранении жалких остатков бесполезно для себя прожитой жизни — все работа, одна только механическая работа.
Вот письмо маленькой актрисы Бернардины к своей подруге madmoiselle Валерии, драматической артистке театра Целестин в Лионе:
«Тра-ла-ла! Да здравствует дирекция.
Пишущая эти строки, подруга твоего детства и консерватории, которую ты называла своей маленькой синей сливой, короче, твоя Бернардина (делай книксен) дебютировала вечером в прошлую пятницу на настоящем театре в Париже.