Провинциал.
Вы, должно быть, хорошо знакомы с экзекутором, мадам. А песенка очень мила!
Лоретка.
Неправда ли, monsieur? Ее сочинил один из моих поклонников. Она с солью. Ты его знаешь, Бланка — это остроумный маленький Гонтром.
Вот пришел экзекутор со своими бумагами. И хотел описывать мое имущество.
Но он увидел меня до такой степени мужественною и хладнокровною.
Что едва мог унести ноги.
Гризетка.
Экзекутор едва унес ноги. Это забавно!
Провинциал.
Очень забавно! В какое осиное гнездо я попал?
Кельнер приносит ром и абсент.
Не угодно ли вам сигар?
Лоретка.
Еще бы!
Гризетка.
По пяти су за штуку, но не тех, что ты подавал недавно, понимаешь, малютка?
Провинциал (совершенно теряясь).
Как, вы курите?
Лоретка.
Да, немного.
Гризетка.
Конечно!
Лоретка.
Однако, откуда сюда залез этот верблюд?
В каком парнике выращена эта юная трава?
Провинциал (вне себя).
Нет никакого сомнения, обе они принадлежат парижской преисподней.
Дамы закуривают свои сигары. Лоретка начинает новую песню, но она заглушается оркестром.
Глава VI
ДАМЫ В CAFÉ-CHANTANT111
Постоянно увеличивающееся количество заведений, известных под именем café-chantant, служит верным признаком возрастающей страсти парижан к музыке. Летом они помещаются в Елисейских полях. С наступлением осени они переносят своих пенатов и пюпитры с нотами по большей части на бульвары, в предместья и в Пале-Рояль. Здесь за чашкой кофе и за бутылкой пива находят удовлетворение своим артистическим наклонностям мелочные лавочники, rentiers[1], молодые приказчики и судейские писари, все посещающие Консерваторию или императорскую музыкальную Академию, а также те, которые могут ходить в оперу на Тамплерском бульваре только по праздничным дням.
Облитые жгучим светом полудюжины ламп, проходим мы ведущую к святилищу колоннаду, подымаемся на 2 лестницы и входим в громаднейший зал, где гости, говоря без преувеличения, сидят так тесно, как сельди в бочонке. Вся эта публика болтает, смеется, пьет, слушает и курит.
Здесь находятся много дам, во всяком случае, как видно, хорошо освоившихся с табачным запахом.
Когда разрываются громадные клубы табачного дыма, одевающего столы и людей голубоватым покровом, или когда, по крайней мере, глаза наши привыкают к ним, тогда можно разглядеть на заднем плане залы эстраду и на ней 5 гурий в бальных платьях — это примадонны этой табачной академии; недалеко от них помещается пианист, который с надлежащею ловкостью бьет по клавикордам: Paris ist voiler Thalbergs[2].
На какую ни посмотришь даму — все они хороши или, по крайней мере, приятны. Es sind darunter viertel, sogar halbe Talente: wahrscheinlich Absetzer des Conservatoriums oder Accessisten vom vierten Range[3].
Привычный глаз видит тотчас, что у этих кофейных и пуншевых сирен все рассчитано на туалет и на лукавство.
Марго, цветущая девушка, бродит беспрерывно из залы на эстраду и обратно. Громадные букеты цветов, грудами лежащие у ног этой богини доказывают, что к ней и здесь, как в Императорской Академии, относятся с восторгом и горячими симпатиями.
Так как здесь нет обыкновения бросать букеты, то эго приветствие пересылается через надежные руки — Ириды-Марго, продавщицы цветов.
В стороне виднеются несколько львов с настоящими гривами; во всяком случае, присутствие их в этом романтическом подвале имеет другие, — не музыкальные цели.
Что касается собственно публики, то она совершенно беззаботна: она пьет и аплодирует.
Прибитый у входа писаный лист бумаги содержит программу вечера; по ней гости узнают, какие отрывки будут выполнять госпожи Пальмира, Анжелина, Розальба и Аврора.
Другая, менее приличная афиша дает знать гг. любителям музыки, что закуски дешевле 50 сантимов не отпускаются; впрочем, для смягчения этого знаменитого предписания цены составлены таким образом, что каждый может обойти предписанный минимум. Другая часть этого драконовского закона предписывает гостям брать новые порции для каждого отделения концерта.
Дамы по порядку обходят гостей и собранные ими деньги делятся потом между ними, соразмерно по их жалованью.
Чрезвычайно грустно видеть, как эти милые создания в великолепных пышных головных уборах, камчатных платьях и горностаевых мантильях бродят от стола к столу, собирая в корзину из-под сухарей грязные медные деньги. Это самый жалкий род нищенства с цветами в волосах и в белых перчатках.
2
Париж полон Тальбергов
3
У них есть четверть, даже половина таланта: вероятно, отбросы Консерватории или четырехразрядные ассистентки