В судьбе Миттерана много такого «человеческого» материала. Предчувствуя близкий уход из жизни, он захотел объясниться по поводу своего участия в коллаборационистском правительстве Виши. Сенсацией стала книга «Молодые годы», написанная известным своими расследованиями журналистом Пьером Пеаном. Она вышла всего за полтора года до смерти Миттерана и была написана на основе диалогов с президентом и с его одобрения. Пеан впервые раскрыл детали сотрудничества Миттерана с Виши и, главное, его многолетних дружеских отношений уже в наше время с префектами, чиновниками, обвиненными в конкретных военных преступлениях, но избежавшими суда. Публикация пеановской книги сыграла роль водораздела в отношении к политику. Те, кто поддерживал Миттерана многие годы, кто испытывал к нему признательность за победу левых, почувствовали себя преданными.
Миттерана сильно занимала тема забвения, и он связывал след в большой политике с архитектурой. Его отличало чувство стиля. Неортодоксальная стеклянная пирамида Лувра, сама концепция расширения музея, включая тривиальную, но непростую по бюрократическим законам операцию по ликвидации во внутреннем дворе Лувра парковки Министерства финансов, — это инициатива Франсуа Миттерана. Ему принадлежит идея ряда других архитектурных преобразований в столице, хотя, по общему мнению, и не столь органичных. Это строительство в верхней части Сены, за вокзалом Аустерлиц, Большой библиотеки, которая теперь носит его имя, или арочного здания в деловом квартале Дефанс, что якобы завершает — на самом деле скорее портит — перспективу мирового значения Лувр — Тюильри — Триумфальная арка.
Он приехал в столицу из провинции, но был человеком Парижа. Обыкновенные прохожие встречали его на бульваре Сен-Жермен недалеко от рю де Бьевр, где у него была квартира, в книжных магазинах на Левом берегу. Он мог выйти на мост Александра Третьего, через который переезжал тысячи раз, направляясь в резиденцию и обратно домой, и сказать, как же это все-таки красиво. Меня лично подкупало в Миттеране то, что, будучи президентом, он любил много ходить пешком по парижским кварталам. В этом была какая-то дань великому городу.
Город без войны
Колонна немецких солдат неспешно огибает Триумфальную арку и готовится спуститься вниз по Елисейским Полям. Кадры победного марша — символа четырехлетней оккупации Парижа — переходят затем в черное. Это эпиграф «Армии теней», одного из лучших, по общему признанию, фильмов о войне, сформировавших представление о ней французской нации. В 1969 году его снял Жан-Пьер Мельвиль по мотивам романа ветерана двух мировых войн и выходца из России писателя Жозефа Кесселя.
Мельвиль гордился планом. Он добился разрешения снимать немецкий марш там, где по негласному правилу люди в нацистской форме, даже если это актеры, не должны были появляться больше никогда. Репетиция сцены прошла в три утра, съемки начались в шесть. На большом экране можно детально рассмотреть, как выглядела площадь вокруг арки на рассвете — в кадр не попало ничего постороннего, что противоречило бы эпохе. Эффект такой, будто смотришь немецкую кинохронику сороковых годов.
Кинообразы часто предопределяют дальнейшее восприятие истории. Прошло немало лет, но по-прежнему помню, как школьником смотрел «Армию теней» в кинотеатре «Мир», когда картину привезли на очередную неделю французских фильмов. Тогда впервые увидел на экране Лино Вентуру. В фильме Мельвиля он сыграл одного из руководителей Сопротивления, инженера-голлиста Жербье. Жербье арестовывают, приговаривают к расстрелу, и командующий казнью немецкий офицер приказывает заключенным бежать по подземному туннелю, за что обещает сохранить им жизнь до следующей казни. Жербье колеблется, но, когда ему стреляют по ногам, срывается с места и бежит. Через несколько метров сверху через люк ему бросают веревку, и товарищи вытаскивают на поверхность. Сидя в увозящей всю группу легковой машине, как бы между прочим Жербье — Вентура произносит, не обращаясь ни к кому конкретно: «А если не побежал бы?» В «Армии теней» передана вся атмосфера военного времени во Франции: жесткие условия работы в подполье, разделение страны на сотрудничавших, сопротивлявшихся и просто выжидавших.
Париж и война — противоестественное сочетание слов. Не из-за срока давности. Первая мировая война отстоит от нас уж совсем далеко, но ее следы в большей степени присутствуют во Франции. В каждой деревне есть ухоженный памятник погибшим. Весь восток от Парижа до Страсбурга усеян бесконечными кладбищами, в том числе и русскими. Грандиозный военный мемориал под Верденом подавляет вопросом, на который невозможно найти разумный ответ: как могли две цивилизованные нации-соседи — французы и немцы — сначала ввязаться в немыслимую бойню в центре Европы, а затем планомерно изничтожать свои молодые поколения в течение стольких лет?