Он любил ореол таинственности, часто высказывался двусмысленно, сохраняя интригу, заставляя всех потом ломать голову, что же именно он имел в виду. Так, долго водил всех за нос относительно своего решения, идти ли ему или не идти на второй президентский срок. Его называли «флорентийцем» — за страсть и талант к закулисной игре, тонкому выстраиванию отношений с ближним кругом, который при нем по существу напоминал королевский двор, с элитой, с журналистами. У Миттерана были фавориты и особенно фаворитки, которые переживали из-за смены президентских преференций охлаждение к себе, сближение с другими. Под конец второго срока один из самых близких советников, посвященный в личные секреты президента, покончил жизнь самоубийством прямо в кабинете в Елисейском дворце, находясь в тяжелом душевном состоянии из-за своего отлучения.
Жак Аттали, тоже советник Миттерана из первого призыва его консультантов, вспоминает: «Он всегда оставался величественным, председательствуя на совете министров и совете по обороне. Миттеран никого, за исключением двух сотрудников, не называл на „ты“. В отличие от Олланда он никогда бы не пересек двор Елисейского дворца в одиночестве (без охраны)». При этом окружение Миттерана состояло совсем не из заурядных персон, а наоборот — из людей самостоятельных, со своими идеями и программой. В его орбите в разные годы находились такие яркие политики, как бывший премьер Мишель Рокар, министр культуры Жак Ланг, министр юстиции Робер Бадентер. Они не растворялись в тени президента.
Наше, даже короткое, общение походило на аудиенцию у короля в окружении почтительной свиты, обступившей нас и терпеливо наблюдавшей за затянувшимся диалогом их патрона с вынырнувшим из толпы неизвестным им простолюдином. Миттеран совсем не торопился, так что я успел ему объяснить что и зачем. Говорил он доброжелательно, чуть покровительственно, при этом уважительно. Вполне можно было бы и дальше продолжать приятно беседовать, но мне мешало чувство служебного долга. Четко помню, что в этом разговоре с Франсуа Миттераном я дважды попросил его указать мне того помощника, с кем придется согласовывать в дальнейшем все рабочие моменты и чтобы тот всенепременно услышал: президент лично пообещал встречу. Эти настойчивые просьбы вызвали у всех, в том числе и у самого президента, смех, но мне было не до того.
Вторая «встреча» с Миттераном состоялась уже после его смерти. В конце девяностых в Москву приезжал известный французский рекламщик, а по современным российским понятиям политтехнолог Жак Сегела, чтобы прозондировать почву относительно намечавшейся кампании по выбору российского президента. Сегела участвовал в двух президентских кампаниях Миттерана, именно он придумал для второго срока предвыборный объединительный лозунг «Спокойная сила», оказавшийся успешным.
В популярном одно время месте встреч, венском кафе на первом этаже гостиницы «Балчуг», Сегела убеждал меня, что на выборах побеждает только тот, кто к этому действительно серьезно стремится, человек со сверхсильными президентскими амбициями. Его французского клиента действительно отличало незаурядное упорство. Так, поздним вечером в октябре 1959 года, выйдя из знаменитого ресторана «Липп», где за ним в течение многих лет был закреплен один и тот же столик, Миттеран отправился домой, но на авеню Обсерватуар его «пежо» обстреляли неизвестные. Эта история, будто украденная из политического кино, так и получила название — «дело Обсерватуар». Вскоре появилось немало данных, указывающих на то, что операция инсценирована самим Миттераном с помощью друзей. Как бы то ни было, несмотря на всю театральность эпизода, «неудавшееся» покушение вывело Миттерана из политического небытия, где он оказался после прихода к власти де Голля. Затем он сделает три попытки завоевать президентское кресло. Первые две окажутся неудачными, но он не отчаялся и все-таки победил с третьего захода, причем на тот момент ему исполнилось 64 года.
Когда Миттеран выиграл президентские выборы в 1981 году, в Париже люди вышли на улицы и ликовали так, как сейчас это бывает по случаю крупных футбольных побед. Он реализовал ряд важных реформ, «развязав корсет», как тогда говорили, французскому обществу, жаждавшему перемен. Провел децентрализацию местной власти, отменил смертную казнь, ввел пенсионный возраст с 60 лет, 39-часовую рабочую неделю, запустил реформу радио и телевидения, что привело к появлению десятка частных FM-радиостанций, без которых сегодня немыслим французский медийный пейзаж.