"Да, — подтвердила Ореола, — завтра у нас будут гости, и ваш дядюшка должен мне принести несколько кроликов".
"Возьми меня с собой, дядюшка!" — попросил мальчик.
Я вздрогнул.
"Да бери же ружье, трус!" — прошипела мне на ухо Ореола.
Я повиновался.
"Дядюшка, дядя! — не унимался Виктор. — Я буду стоять позади тебя, я не стану шуметь, не беспокойся!"
"Слышите, о чем вас ребенок просит?" — громко проговорила Ореола.
Я взглянул на мальчика.
"Ты хочешь пойти со мной?" — переспросил я.
"Да, дядя, пожалуйста, ведь ты мне обещал, что возьмешь меня с собой, если я буду хорошо себя вести!"
"Верно... А ты был послушен, Виктор?!" — спросила Ореола.
"Да, сударыня, — чистосердечно ответил мальчик. — Если бы господин Сарранти был здесь, он бы вам сказал, что доволен мной!"
Детям не сказали, что их воспитатель уехал навсегда.
"Ну, раз он хорошо себя вел, можете взять его с собой, господин Жерар".
"Если берут Виктора, я тоже хочу пойти с ним", — сказала Леони.
"Нет, нет! — торопливо возразил я. — И так довольно! С меня и одного будет много!"
"Слышите, мадемуазель? — спросила Ореола. — Мы уложим вас спать".
"Почему спать? — возразила девочка. — Я хочу дождаться возвращения брата, и мы ляжем в одно время с ним".
"Прикажите раз и навсегда этой девочке, что вы желаете, чтобы она слушалась и больше не говорила: "Я хочу!""
"Ступайте с Орсолой, Леони", — приказал я.
"А я — с тобой, правда, дядя?!" — подхватил счастливый Виктор.
"Да, идем!" — сказал я.
Он подал мне руку. Я был не в силах держать доверчивую детскую ручонку в своей руке и оттолкнул ее.
"Иди рядом!" — приказал я ему.
"Впереди! Впереди!" — крикнула Ореола, уводя Леони.
Девочка обернулась и попросила (я и сейчас слышу ее голос): "Возвращайтесь поскорее, дядя!.. Возвращайся поскорее, Виктор!"
Я тоже обернулся: девочка исчезла за дверью. Шагая вдоль пруда, я уходил все глубже в парк. Виктор шел впереди меня шагах в десяти, как и приказала Ореола.
Сумерки сгустились, а под большими деревьями было еще темнее. Я обливался потом, а сердце стучало так, что время от времени я вынужден был останавливаться.
Оба ствола в моем ружье были заряжены. Последние две недели стояла жара. Поговаривали, что в округе появились бешеные собаки. Опасаясь, как бы чужой пес не забежал днем через открытые ворота, а ночью — через пролом в парковой стене, я на всякий случай зарядил ружье. Ореола знала об этом, когда подавала мне его. Мальчик, как я вам сказал, шагал впереди. Мне достаточно было приложить ружье к плечу, нажать на курок, выстрелить — и все готово!
Господи! Ты пытался меня удержать от этого гнусного поступка! Я несколько раз вскидывал ружье, подносил палец к курку и снова опускал оружие.
"Не могу! Не могу!" — бормотал я.
В одну из таких минут Виктор обернулся, и, хотя я поспешил опустить ружье, он догадался, что я целился в него.
"Дядя! — заметил он. — Ты, если не ошибаюсь, сам мне говорил, что целиться в людей нельзя даже в шутку и что один мальчик застрелил так свою сестричку".
"Да, да, ты прав, Виктор! — вскричал я. — Это шутка, я был не прав!"
"Я знаю, что ты пошутил, — сказал мальчик. — Зачем тебе меня убивать? Ты ведь так любил нашего бедного отца!"
Я вскрикнул. В мозгу у меня будто вспыхнула молния; казалось, я схожу с ума.
"Да, Виктор, — сказал я, перекинув ружье за спину. — Да, я любил твоего отца!.. Ступай домой, Виктор! Ступай! Мы не пойдем сегодня на охоту".
"Как хочешь, дядя", — испугавшись моего голоса, проговорил мальчик.
Я подошел к нему, взял его за руку и повел через лес к замку. Я надеялся, что успею помешать убийству девочки. К несчастью, впереди был пруд. Чтобы попасть в дом, надо было его обогнуть. Это отняло бы у нас больше десяти минут. Можно было переплыть пруд на лодке.
"Дядя! Давай сядем в лодку! — попросил мальчик. — Я бы так хотел покататься!"
Он первым прыгнул в небольшую лодку. Едва держась на ногах, я последовал за ним.
Пруд был глубокий. Его гладкая зеркальная поверхность освещалась только что показавшейся луной. Я схватил весла и стал быстро грести. У меня в это время была только одна мысль: вовремя вернуться, чтобы помешать преступлению и, что бы там потом ни случилось, сказать: "Нет, нет! Не хочу!"
Мы были примерно на середине пруда, как вдруг я услышал душераздирающий крик. Я узнал голос Леони. Громко залаял Брезиль: он, верно, тоже услышал крик из своей будки, где был накрепко привязан, и тоже узнал голос юной хозяйки.
Крик, еще более страшный, повторился снова, а потом опять.