Если бы вы видели, как Жюстен, вспомнив юность, ловко вскочил на подведенного Жаном Робером коня, помчался во весь опор, преодолел путь до Версаля, вы могли бы с уверенностью утверждать, что только сильный, только решительный человек может твердой рукой направлять горячего коня, более похожего на хищную птицу, уносящую свою жертву, чем на арабского скакуна, мчащегося с седоком на спине.
Бешеная скачка продолжалась около часа, и мысли Жюстена, под стать его быстроногому коню, стремительно проносились в его голове. Проделав за это время пять льё, ровно в половине девятого он остановился, запыхавшись, у ворот пансиона, спрыгнул с лошади и позвонил.
В пансионе давно не спали. Госпожа Демаре была в своей комнате одна; она еще не закончила туалет.
Жюстен просил ей передать, что желает немедленно с ней переговорить.
Удивившись столь раннему визиту, г-жа Демаре попросила г-на Жюстена подождать, передав, что через четверть часа она будет готова его принять.
Однако Жюстен отвечал, что причина его визита слишком серьезна, а промедление невозможно, и стал умолять хозяйку пансиона безотлагательно принять его.
Придя в смущение от такой настойчивости, она накинула халат и отворила дверь, чтобы спуститься в гостиную; Жюстен стоял перед дверью.
Он взял г-жу Демаре за руку, заставил ее вернуться в комнату и притворил за собой дверь.
Хозяйка пансиона подняла на Жюстена удивленный взгляд и вскрикнула. Его лицо поразило ее смертельной бледностью и выражением мрачной решимости, хотя обычно молодой человек смотрел ласково и приветливо.
— Боже мой! Что случилось? — спросила она.
— Огромное несчастье, сударыня! — отвечал Жюстен.
— С вами или с Миной?
— С нами, сударыня.
— Ах, Господи!.. Вы хотите, чтобы я вызвала Мину сюда или поговорите с ней в приемной?
— Мины здесь нет, сударыня.
— Как нет? Где же она?
— Не знаю.
Госпожа Демаре смотрела на Жюстена Корби как на безумного.
— Ее здесь нет?! Вы не знаете, где она! Что все это значит?
— Это значит, сударыня, что сегодня ночью ее похитили!
— Вчера вечером я сама проводила Мину в ее комнату и оставила ее с мадемуазель Сюзанной де Вальженез.
— А сегодня утром, сударыня, ее уже нет.
— Ах, Боже мой! — подняв глаза к небу, вскричала г-жа Демаре. — Вы уверены в том, что говорите, сударь?
Жюстен вынул из кармана письмо, написанное карандашом, то самое, что ему принес Баболен.
— Сначала прочтите, — предложил Жюстен.
Госпожа Демаре пробежала глазами письмо.
Она узнала почерк Мины, вскрикнула и, почувствовав, что вот-вот упадет, протянула руку в поисках опоры.
Жюстен бросился ей на помощь, подхватил ее и усадил в кресло.
— О, если это правда, — сказала она, — я на коленях должна просить у вас прощения за страдание, которое вы испытываете!
— Да, правда, — произнес Жюстен. — Однако мы не сдадимся, сударыня, пока этому страданию можно будет помочь. Но даже когда не останется надежды на людей, я буду уповать на Бога!
— Что же нужно делать, сударь? — спросила хозяйка пансиона.
— Ждать. А пока проследить за тем, чтобы никто не входил в комнату Мины и не выходил в сад.
— А кто должен приехать, сударь?
— Через час здесь будет представитель властей.
— Что?! — вскричала г-жа Демаре: ее волнение сменилось испугом. — Полиция? Здесь?!
— Разумеется, — подтвердил Жюстен.
— Если это произойдет, мой пансион пропал! — упавшим голосом проговорила г-жа Демаре.
Это замечание больно ранило Жюстена.
— А что я, по-вашему, должен делать, сударыня? — холодно проговорил он.
— Сударь! Если есть средство избежать скандала, умоляю вас помочь!
— Не знаю, что вы называете скандалом, — насупив брови, заметил Жюстен.
— Не знаете, что называется скандалом? — всплеснув руками, переспросила хозяйка пансиона.
— По-моему, сударыня, скандал — это когда женщина, которой моя мать доверила свою дочь, а я — свою невесту, смеет приказывать мне молчать, когда я прошу вернуть доверенную ей девушку!
Замечание было до такой степени справедливо, что г-жа Демаре растерялась.
— Ах, сударь! — заговорил она прерывающимся от слез голосом. — Все матери заберут у меня своих дочерей!
Жюстен возмутился эгоизмом этой женщины: перед лицом постигшего его горя она, не смущаясь, говорила лишь об ущербе, который ее заведению могло нанести похищение Мины.