— Вы правы, — отвечала Регина, выслушав это долгое теоретическое объяснение, которое Петрус произнес без всякой манерности, набрасывая на холсте детали будущего изображения. — Если для того, чтобы написать хороший портрет, вам достаточно видеть мое лицо, оживленное самой привычной и самой приятной для меня беседой, прошу вас, протяните руку и позвоните.
Петрус позвонил.
Лакей, который о нем докладывал, оставался невидим, но держался неподалеку, готовый явиться по первому зову. Он остановился в дверях.
— Пригласите Пчелку! — приказала Регина.
Спустя несколько минут девочка лет десяти-одиннадцати вошла или, вернее, скакнула с порога к ногам Регины.
Как всякий художник, Петрус был впечатлителен и подвержен влиянию красоты; он не удержался и воскликнул:
— Какая прелесть!
Вошедшая в комнату девочка, которой старшая сестра дала столь меткое прозвище, была прелестна: личико —
нежнее розового лепестка, вокруг головы — колечки рыжеватых волос, словно грозди золотых бутонов, а талия — тоненькая, как у пчелки, вот-вот переломится.
На лбу у нее выступали капельки пота, хотя на дворе стоял конец января.
— Ты меня звала, сестра? — спросила девочка.
— Да, где же ты была? — спросила Регина.
— В оружейной брала папу штурмом!
Петрус улыбнулся: слова "брала штурмом", сорвавшиеся с губ девочки, показались ему забавными.
— Прекрасно! Итак, отец опять фехтовал с тобой?! По правде говоря, он такой же ребенок, как и ты, Пчелка! И я не буду вас обоих любить, раз вы меня не слушаетесь.
— А папа уверяет, Регина, что ты выросла такая большая и красивая только потому, что фехтовала; я тоже хочу стать большой и красивой, как ты, поэтому и прошу его всегда: "Папа, пофектуй со мной!"
— Ну да, а ему этого и надо! Только посмотри: ты вся вспотела, запыхалась!.. Я рассержусь, Пчелка! Взгляните, сударь, взрослая одиннадцатилетняя девица проводит все время в фехтовании, словно школяр Саламанки или гейдельбергский студент!
— Это еще что! Весной я сяду на лошадь!
— Ну, тогда — совсем другое дело!
— Папа мне сказал, что в этом году он купит тебе другую лошадь, а мне отдаст Эмира.
— Еще такого недоставало! Если господин маршал так сделает, я всем расскажу, что он лишился рассудка! Вообразите, сударь, Эмир — такой норовистый конь, его все боятся!
— Кроме тебя, Регина, ведь ты заставляешь его перепрыгивать десятифутовые канавы и брать барьеры в три фута высотой.
— Это потому, что он меня знает.
— Ну и меня узнает, а если не захочет, я столько раз скажу ему, стегнув хлыстом: "Я сестра Регины, дочь маршала де Ламот-Удана", что ему придется это понять.
— Эмир, мадемуазель? — подхватил Петрус, торопясь воспользоваться оживлением Регины, чтобы набросать ее лицо. — Это горячий вороной жеребец, помесь арабского скакуна и английской лошади?
— Да, сударь, — улыбнулась Регина. — Неужели мой конь столь благороден, что тоже заслуживает герба?
— Он прибыл из такой страны, где собаки и соколы имеют свою генеалогию; почему бы ее не иметь Эмиру?
— А, это господин, которому заказан твой портрет? — вполголоса спросила Пчелка.
— Да, — так же тихо ответила Регина.
— Может быть, он и меня нарисует?
— С удовольствием, мадемуазель, — улыбнулся Пет-рус, — особенно если вы будете позировать, как сейчас!
Девочка полулежала, облокотившись на колени сестры и подперев оживленное умное личико ладошками; Регина поглаживала ее веточкой резеды по лицу.
— Слышишь, сестра? Этот господин с удовольствием напишет мой портрет.
— Да, только он поставит некоторые условия, — предупредила Регина.
— Какие условия? — спросила Пчелка.
— Вы будете вести себя хорошо и слушаться сестру, мадемуазель.
— Я на зубок знаю заповеди Божьи, а там говорится: "Почитай отца твоего и мать твою", однако там не сказано: "Почитай брата твоего и сестру твою". Я от всего сердца люблю Регину, но слушаться буду только отца.
— Ну еще бы! — заметила Регина. — Он готов исполнить любое твое желание.
— Да если бы не это, я не стала бы его слушаться, — рассмеялась девочка.
— Знаешь, Пчелка, ты хочешь выглядеть хуже, чем есть на самом деле. Садись-ка рядом со мной и расскажи нам что-нибудь.
Она повернулась к Петрусу и прибавила:
— Вообразите, сударь, когда мне грустно — а это со мной нередко случается, — Пчелка подходит ко мне и говорит: "Грустишь, Регина? Хорошо, я тебе что-нибудь расскажу". И она в самом деле развлекает меня историями, которые берет неведомо где, должно быть, в своей сумасбродной головке, но эти рассказы иногда заставляют меня смеяться до слез. Ну, Пчелка, начинай свою сказку!