— Вы думаете, что делаете? — попытался остановить его Жан Робер.
— Только об этом я и думаю, — отозвался Сальватор, подходя к двери в поисках молотка или колокольчика.
— И вы полагаете, — не унимался Жан Робер, — что этот человек поведает о своем горе первому встречному, который станет его расспрашивать?
— Прежде всего, мы не первые встречные, господин Жан Робер: мы...
Сальватор вдруг умолк. Жан Робер напрасно надеялся услышать слово, которое отчасти пролило бы свет на прошлое его спутника.
— ...мы философы, — закончил Сальватор.
— Ну да, философы, — повторил сбитый с толку Жан Робер.
— Кроме того, мы с вами не похожи ни на подгулявших бакалавров, ни на подвыпивших студентов, ни на любопытствующих буржуа; у нас на лбу написано, что мы порядочные люди. Не знаю, какое первое впечатление сложилось у вас обо мне, но готов утверждать, что, кого бы вы ни встретили, он с первого взгляда будет готов открыть вам свою душу, как я даю свою руку.
И Сальватор протянул молодому поэту руку, словно вручая свидетельство о порядочности.
— Давайте войдем с высоко поднятой головой, — продолжал Сальватор, — все люди — братья и должны друг другу помогать. Все беды — сестры и нуждаются в помощи.
Последние слова он произнес с невыразимой печалью в голосе.
— Идемте, раз вы этого хотите, — согласился Жан Робер.
— Надеюсь, я развеял все ваши сомнения; или у вас есть еще замечания?
— Нет... Впрочем, я не разделяю вашей уверенности в том, что музыкант окажет нам благосклонный прием.
— Он страдает, стало быть, ему надо кому-нибудь пожаловаться, — назидательно заметил Сальватор. — Мы явимся ему, словно вестники Провидения, словно Божьи посланники! Отчаявшемуся человеку нечего терять, он только выиграет, если поделится с кем-нибудь своей печалью. Входите смело; если в вас осталась еще тень сомнения, я вам скажу, что теперь мною движет не любопытство, а чувство долга.
Не дожидаясь ответа Жана Робера, Сальватор, не найдя ни молотка, ни колокольчика, трижды негромко стукнул в дверь на манер масонов.
Тем временем Жан Робер следил через стекло за тем, какое действие окажет на виолончелиста это вторжение.
Тот поднялся, положил смычок на табурет, прислонил виолончель к стене и пошел открывать дверь, ничуть, казалось, не удивившись.
Его спокойствие лишь подтверждало мнение, высказанное Сальватором. Либо этот человек кого-то ожидал — а кого мог он ждать, если не утешителя? Либо он был настолько отрешен, что ничто, исходившее от окружающего мира, отныне не могло его удивить, — стало быть, он должен встретить молодых людей без удовольствия, но и без раздражения.
— С кем имею честь говорить? — спросил он, увидев Сальватора и Жана Робера.
— С незнакомыми друзьями, — представился Сальватор.
Виолончелиста удовлетворил такой ответ.
— Входите, — пригласил он невозмутимо, не проявляя никакого беспокойства по поводу позднего визита незнакомых людей.
Молодые люди прошли вслед за хозяином. Жан Робер, замыкавший шествие, притворил за собой дверь.
Они очутились в той же комнате, где видели виолончелиста, наблюдая за ним через окно.
Комната удивляла и в то же время восхищала простотой убранства; это была даже не комната, а комнатушка, но комнатушка прелестная, чистенькая и белая сверху донизу — настоящая келья монахини, судя по безупречной чистоте обстановки; настоящий дворец для юной девушки, судя по тонкости и скромности вкуса. Увидев здесь молодого человека, вы удивились бы и, невольно покраснев, подумали бы, что он силой проник в это целомудренное гнездышко. Уж не детская ли кроватка показывалась из-за белой муслиновой занавески? А карликовые розы, распустившиеся в хрустальных стаканчиках? Должно быть, ими играл ребенок. Кто ухаживал за розовыми птичками, порхавшими в клетках, если не двенадцатилетняя девочка?.. Или эта комната не принадлежала молодому человеку, или вместе с ним жила девушка, несомненно его сестра. С первого взгляда было ясно, что музыкант не женат.
Можно ли было представить себе, что другой женщине, не сестре, позволено приходить в эту комнату? Нет...
Комната словно излучала целомудрие, а лицо молодого человека — чистоту.
Никогда порочная женщина не переступала порог этой комнаты. Никогда даже тень дурной мысли не омрачала лоб того, кто здесь обитал.
И тому было объяснение.
Да, здесь жил молодой человек, но прибирала его комнату сестра: она ее мыла, чистила, украшала цветами.