Дельфина де Жирарден
«Всевидящая лорнетка фельетона»[1]
Здесь изображена, неделя за неделей, вся наша эпоха с ее нравами и модами, с ее смешными причудами и условленными выражениями, с ее увлечениями и прихотями, праздниками и балами, вечерами и приемами, слухами и сплетнями…
Издавать отдельной книгой сборник газетных статей, написанных на злободневные темы, — дело рискованное в любую эпоху. Темы устаревают стремительно, тексты становятся малопонятны без долгих разъяснений… Кажется, Дельфина де Жирарден (1804–1855), поэтесса и романистка, с 1836 по 1848 г. ведшая под псевдонимом виконт Шарль де Лоне еженедельную хронику в парижской газете «Пресса», сама относилась к перспективе войти в историю литературы именно благодаря своему «Парижскому вестнику» весьма скептически. После того как в августе 1843 г. издатель Шарпантье выпустил очерки 1836–1839 гг. отдельной книгой под названием «Парижские письма», Жирарден подводила итог:
«За последний год наша участь переменилась самым удивительным образом: мы сочиняем фельетоны, но перестали быть фельетонистом… — а такая перемена не пустяк. Вдобавок совершенно переменилась и наша точка зрения: теперь мы пишем не для тех, кто нас читает… — а такая перемена не может не повлиять на мысли писателя. Вот что произошло: один отважный издатель… — между прочим, он многим рисковал… — решил опубликовать под одной обложкой наши недолговечные фельетоны, набросанные впопыхах и осужденные, как мы думали, в лучшем случае на забвение. К нашему удивлению, это собрание сплетен и болтовни снискало большой успех. Один остроумный человек, познакомившись с ним, сделал нам примечательный комплимент: „Кто бы мог подумать, что это так читабельно!“ — согласитесь, что для книги не может быть похвалы более лестной. Однако если фраза эта лестна для книги, она куда менее приятна для автора. Мы с прискорбием открыли ужасную истину: из всех наших сочинений единственное, которое имеет шанс пережить нас, — то самое, над которым мы работали наименее тщательно и которое ставили ниже всех остальных. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: наши стихи… это всего лишь мы сами; наши сплетни… — это вы, это ваша эпоха, столь великая, что бы о ней ни говорили, столь необычайная, столь чудесная, — одним словом, столь замечательная, что спустя какое-то время самые мелкие ее подробности будут бесконечно интересны и попросту бесценны. Таким образом, нас помимо нашей воли превратили если не в историка, то в мемориалиста — одного из тех сочинителей без дарования, к которому великие писатели обращаются за подробностями, в одного из тех скверных работников, которые ничего не умеют делать сами, но с грехом пополам подготавливают рабочее место для творцов[3]; по отношению к историку мы то же, что подмалевщик по отношению к живописцу, письмоводитель по отношению к прокурору, подмастерье по отношению к каменщику, а поваренок по отношению к повару».
Журналист, продолжает Жирарден, — это не кто иной, как «поваренок при историке» (2, 217–218; 31 марта 1844 г.)[4].
В этих словах есть, конечно, доля кокетства, но в основном они искренни; Дельфина де Жирарден в самом деле выше ценила другие свои сочинения, написанные в жанрах куда более престижных: стихи, романы, трагедии и комедии[5]. История показала, что писательница заблуждалась: хотя ее имя занимает законное место в истории французского романтизма, а три маленьких романа были переизданы в 1977 г.[6], самой живой (и самой переиздаваемой) частью ее наследия оказались именно те тексты, которые она считала не полотнами, а «подмалевкой». С 1843 г. «Парижские письма» переиздавались еще много раз: в 1853, 1857, 1862–1863, 1866, 1868, 1986 и 2004 гг. и всякий раз находили не просто читателей, но и страстных поклонников.
Мнение этих последних выразительно сформулировал известный прозаик Жюль Барбе д’Оревийи, вообще большой брюзга и ненавистник литературных «синих чулков», то есть пишущих женщин. Поставив «Парижские письма» Дельфины де Жирарден вровень с письмами маркизы де Севинье, этой «фельетонистки века Людовика XIV»[7], Барбе охарактеризовал соотношение в очерках «виконта де Лоне» злободневного и вечного с помощью эффектного сравнения: порой в цветке розы прячут брильянт или жемчужину; цветок увянет, но драгоценность останется…[8]
Однако Дельфина де Жирарден пришла к сочинению парижской хроники не сразу; к тому моменту, когда в сентябре 1836 г. вышел первый очерк виконта де Лоне, у его сочинительницы уже была за плечами долгая и славная литературная карьера.
1
Определение, данное очеркам Дельфины де Жирарден А. И. Тургеневым в письме к Е. А. Свербеевой от 6 февраля 1841 г. (РО ИРЛИ. Ф. 309. № 2550. Л. 28).
3
Мысль, что фельетонистами (в первоначальном смысле — теми, кто заполняет газетные «подвалы» своими рецензиями) становятся по преимуществу неудачливые поэты, была общим местом эпохи; см.
4
Здесь и далее в тех случаях, когда я цитирую в статье фрагменты «Парижских писем», не вошедшие в настоящее издание, следом за цитатой в скобках дана отсылка к изд.:
5
Дельфина де Жирарден была автором стихотворных сборников «Поэтические опыты» (1824) и «Полное собрание стихотворений» (1842; сюда вошли многочисленные стихи, напечатанные отдельными изданиями, в составе коллективных сборников или в периодике), поэмы «Наполина» (1834), стихотворных трагедий «Юдифь» (1843) и «Клеопатра» (1847), стихотворных комедий «Урок журналистам» (1839) и «Во всем виноват супруг» (1851), прозаических комедий «Леди Тартюф» (1853), «Радость устрашает» и «Шляпа часовщика» (обе 1854), прозаического сборника «Сказки старой девы, сочиненные для племянников» (1831), романов «Лорнет» (1832), «Маркиз де Понтанж» (1835), «Трость г-на де Бальзака» (1836), «Не играйте с горем» (1853).
7
Это сравнение (в устах француза XIX в. почти такой же комплимент фельетонисту, как в устах русского уподобление какого-нибудь поэта Пушкину) стало применительно к Дельфине де Жирарден почти обязательным (см., например: