Парижские письма виконта де Лоне [Maxima-Library]

Да, чем дальше, тем больше благодетельной экономии обещает нам эта система. От скольких разорительных вещей она нас избавит! Ведь если, во имя благородного равенства, мы упраздним парюры, нам незачем будет держать в домах преступных сообщников кокетства — зеркала и туалетные столики, трюмо и «психеи»[391]! Все они сделаются бесполезны: кто знает, что он уродлив, не станет разглядывать свое отражение. Таким образом, мы получим возможность упразднить также и зеркальные мануфактуры. Представьте только, сколько рабочих пополнят, к своему удовольствию, армию подлинных граждан!

Продолжим: если тот, кто некрасив, не любит смотреть сам на себя, ему еще меньше резона показывать себя другим. Нужны ли нам в таком случае огромные хрустальные люстры, позолоченные бронзовые канделябры, великолепные факелы, из коих льется огнь блестящими снопами? Эти потоки света составят смешной контраст с тем обществом, на которое они будут изливаться; разобьем же эти люстры, упраздним это бесполезное великолепие, друзьям народа подобает жить во тьме и рассеивать ее исключительно светом своего разума. Долой светильники! Разбив их, мы превратим еще тысячи рабочих в жизнерадостных граждан.

Теперь представьте себе это восхитительное зрелище: каретники и шорники, ювелиры и кружевницы, стекольщики и бронзовщики, работники шелковых и зеркальных мануфактур — все дружно выходят на улицу вместе с женами и детьми и прогуливаются натощак и пешком — пешком все как один; без денег, но и без зависти, не имея хлеба, но и не зная унижений, не получая жалованья, но и не повинуясь хозяевам, нагие, но свободные, нищие, но гордые, не оскорбляясь более богатством сильных мира сего и наслаждаясь в свой черед истинным роскошеством, прекраснейшей привилегией богачей — праздностью![392]

Огюст Пюжен. Лестница палаты пэров в Люксембургском дворце.

Огюст Пюжен. Палата пэров в Люксембургском дворце.

Тогда-то и сбудется заветная мечта друзей народа: не станет ни бедных, ни богатых, ибо в свете богатым называют не того, кто обладает деньгами, а того, кто их тратит, хотя различие это не для всех очевидно; итак, между великими и малыми установится самое полное равенство; заключаться оно будет в том, что все станут малыми[393]. Вот о чем мечтают современные экономисты, и мечты их, исполненные самого чистого либерализма, осуществятся даже гораздо полнее, чем они думают; они будут довольны, они станут потирать руки: уместнее было бы их вымыть, но душистое виндзорское мыло, доставляемое в Париж из Марселя, к этому времени будет упразднено как самая бесполезная прихоть; суверенитет народа будет наконец признан, и демократический порядок восторжествует. Вы победите, господа противники роскоши; ваша система восторжествует повсеместно… Но что скажете вы, глубокие политические мыслители, когда выяснится, что триумф ваших идей привел не к чему иному, как к полному провалу ваших же принципов? Что ответите вы, если, обратившись за помощью к истории, мы докажем вам вещь самую удивительную: то, что вы полагаете безотказным способом установления демократии, есть вернейший способ возрождения аристократии? Блестящие историки, знаете ли вы историю? Почтенные законодатели, известен ли вам свод законов? — Быть может. — В таком случае вы должны помнить о происхождении законов против роскоши и понимать дух этих законов. Отчего в Риме и Венеции знатным сословиям запрещали роскошествовать? чтобы спасти их от разорения; а отчего римская и венецианская знать были столь могущественны? оттого что они не тратили свое состояние на вздорные прихоти, не обогащали народ своими заказами. Вы утверждаете, что богачи наживаются на страданиях бедняков, мы же, напротив, убеждены, что это народ наживается на безумных капризах богачей. Портной герцога де… разбогател именно потому, что герцог разорился, заказывая ему роскошные жилеты; Кремьё и Хоббс[394] составят себе состояние именно потому, что маркиз де… и граф де… разоряются, покупая роскошных лошадей. А вы требуете, чтобы юные любители элегантности ходили пешком! Благодарим покорно! Вы спасаете их от нищеты, которая уравняла бы их с вами, и лишаете трудящийся народ всех тех денег, которые эти безумцы готовы были им заплатить. Браво, господа, если вы и не предусмотрительны, то, по крайней мере, благоразумны. Вы исполняете помимо воли то, на что не поднялась бы рука у ваших противников; во имя народа вы воскрешаете те самые законы против роскоши, которые призваны этот народ погубить. Вы защищаете старинные состояния, мешая их владельцам выбрасывать богатство на ветер; вы тормозите рост новых состояний, которые могли бы соревноваться со старыми и тем самым поддержать равновесие; одним словом, вы способствуете воскрешению аристократии!.. но вам это простят, ведь вы заядлые демократы.

391

Большое передвижное зеркало.

392

У этой иронической тирады имеется вполне серьезный смысл: Дельфина вслед за своим мужем была убеждена в важнейшей роли промышленного и ремесленного труда как умиротворяющей силы, которая позволяет избежать революционных катаклизмов, цементирует общество и способствует не только экономическому, но и социальному прогрессу (см. подробнее: 1836, Van I. Р. 154–161). Что же касается роскоши, то ее Дельфина считала (разделяя мнение Вольтера и многих других просветителей) двигателем цивилизации; поэтому следующая ниже в этом фельетоне апология законов против роскоши носит иронический характер.

393

Саркастическое опровержение проповеди равенства и утверждение исконного природного неравенства умных и глупых, красивых и уродливых и проч. — одна из постоянных тем «Парижского вестника». В фельетоне от 25 марта 1841 г. Дельфина дает еще одно, не менее броское определение равенства — «утопия недостойных» (2, 63), а 11 июля 1847 г., полемизируя с высокомерными депутатами, которые поощряют «авторов гривуазных песенок», но не желают замечать талантливых поэтов из народа, пишет: «Нас трудно обвинить в заискивании перед народом; мы никогда не убаюкивали его россказнями о мечте завистников, что равенством зовется; мы всегда заявляли, даже рискуя его прогневить, что равенство есть не что иное, как несправедливость, что лентяй никогда не будет равен трудящемуся, что уравнение всех и вся, о котором толковали философы, есть не что иное, как обман; но если мы не считаем, что ради равенства все, кто стоит наверху, обязаны спуститься вниз, мы считаем, что многие из тех, кто стоит внизу, должны подняться наверх; если мы не верим в равенство, вскормленное завистью, мы верим в равенство, выросшее из воспитания. Мы не хотим, чтобы сильные говорили слабым: „Погодите! скоро мы станем немощны, как вы“; мы не хотим, чтобы люди умные и образованные говорили тупым невеждам: „Не тревожьтесь, мы постараемся забыть все, что мы знаем, и обещаем как можно скорее сделаться такими же невежественными и тупыми, как вы…“ Мы хотим иного; хотим, чтобы слабые говорили сильным: „Набирайтесь сил, и мы будем с вами заодно“; хотим, чтобы люди умные и образованные говорили невеждам: „Просветите ваш ум учением, возвысьте вашу душу мыслью, переломайте, переиначьте свою природу посредством образования, как это сделали мы, и тогда мы не только не станем отталкивать вас с презрением, мы первыми призовем вас к себе“» (2, 484). Объектом полемики во всех этих случаях выступает коммунистическая пресса того времени с ее требованием «абсолютного равенства»; см.: Ревякин А. В. Социализм и либерализм во Франции в середине XIX века. М., 1999. С. 216–224.

394

Под Хоббсом, по-видимому, подразумевается голландский банкир английского происхождения банкир Уильям Хоуп, «самый богатый человек в Париже после Ротшильда» (Balabine. Р. 118), поражавший воображение французов своим состоянием (см.: Мартен-Фюжье. С. 119–121); богатство адвоката Адольфа Кремьё было в тот момент куда более скромным.