Оживление, царящее в Париже в течение первой недели года, изумляет иностранцев. Разумеется, видя, какие мы шумные, суматошные, неугомонные, они с трудом могут поверить в то мрачное будущее, которое нам предсказывают; разумеется, ничто так мало не походит на народ, страждущий в оковах и терзаемый нищетой, как тот народ, который заполняет парижские улицы, — такой деятельный, такой мастеровитый и так щедро вознаграждаемый за плоды своего мастерства. Со всех сторон только и слышно, что рабочие умирают от голода, потому что у них нет работы. Революционные филантропы твердят нам об этом изо дня в день. А между тем, если вы закажете столяру дубовый стол, он заставит вас дожидаться окончания работы целый месяц, а когда месяц пройдет, попросит подождать еще немного, потому что не может найти работников. Если вы захотите перекрасить карнизы и оклеить стены новыми бумажными обоями, к вам пришлют мальчишку-наклейщика; он доставит клей и рулоны обоев, сорвет со стены старые обои, положит доску на козлы и уйдет. Вы станете посылать за ним, вы прождете его целый день с утра до вечера, но он не придет. Назавтра, в воскресенье, он воротится, наклеит на стены шесть листов упаковочной бумаги и уйдет, потому что кто же работает в воскресенье! На следующий день он не вернется, потому что кто же работает в понедельник! Во вторник он явится в четыре пополудни, когда будет уже темно, и наконец в среду его мастер, убежденный, что у вас уже все готово, придет за своим подмастерьем, чтобы отправить его к другому заказчику. И так повсюду; обойщики, драпирующие стены тканью, — люди еще более удивительные: они приносят в ваш дом стремянку и преспокойно устанавливают ее посреди гостиной, они усеивают пол гвоздями, кусачками, молотками, плоскогубцами, скобами и прочими устрашающими предметами… а потом уходят. Зрелище всех этих орудий пытки обращает вас в бегство, вы предоставляете обойщикам возможность трудиться без помех и проводите весь день в городе, а воротившись вечером, налетаете на стремянку — увы! совершенно бесполезную; она пригодилась лишь на то, чтобы напугать вас и заставить даром потратить время.
Закажите портнихе платье ко вторнику или к четвергу, и вы услышите в ответ: «Я не успею, у меня нет работниц». Закажите башмаки, вас попросят прийти через месяц и объяснят: «У нас нет работников». Да еще добавят: «В такое время! когда все заказывают новогодние подарки!» — как будто все заказывают новогодние подарки именно сапожникам. Между тем если кто и дарит на Новый год башмаки, то только сахарные или фарфоровые, а вовсе не сафьяновые. Кто разрешит наше недоумение: отчего наши рабочие не имеют работы, но при этом ни на одну работу не находится работника?
Новая пьеса «Уроки большого света»[432] вызвала оживленные споры. Целую неделю все парижские газеты обсуждают только одно: Что такое большой свет? Существует ли большой свет? Где же он, этот большой свет? — Говорят, что каждый из спрашивающих отвечает: большой свет — это те салоны, где бываю я, а отсюда следует вывод, что, если у каждого имеется свой собственный большой свет, значит, большого света не существует вовсе…
Так вот! Мы, в свою очередь, объявляем, что большой свет существует, что во Франции всегда был большой свет, а после Июльской революции их стало целых два.
Первый, более старинный большой свет — это та часть французского общества, которую именуют Сен-Жерменским предместьем; впрочем, самые прославленные его героини испокон веков живут в предместье Сент-Оноре.
Второй большой свет — это так называемый квартал Шоссе-д’Антен; впрочем, иные важные его представители обитают в Сен-Жерменском предместье и в предместье Сент-Оноре.
Первый большой свет насмехается над мощью второго и ей завидует.
432
Автором комедии «Уроки света» (а не «Уроки большого света», как у Дельфины), премьера которой состоялась на сцене «Комеди Франсез» 8 января 1840 г., был побочный сын Наполеона I граф Александр Валевский. Пьеса была поставлена анонимно, но имя автора не было ни для кого секретом. Теофиль Готье в рецензии, опубликованной в «Прессе» 14 января, подверг комедию полному разгрому за неестественные характеры и неправдоподобное изображение света, который, казалось бы, должен быть хорошо знаком фешенебельному автору.