Каким же образом, спросят нас, вы оправдываете существование женщин, сочиняющих трагедии?[576] На это мы ответим, что, если женщины эти сочиняют женские трагедии, они имеют на то полное право; что женщина может, не впадая в смешную претенциозность, воспеть в драме или поэме героический поступок другой женщины. Больше того, женским пером могут быть описаны и некоторые мужчины — в том случае, если совершили поступки отнюдь не героические: описания эти станут для них возмездием за проявленную слабость. Антоний в Риме, призывающий отмстить за смерть Цезаря, — предмет для мужского гения, а вот Антоний в Египте, поклоняющийся Клеопатре, — предмет, достойный пера женщины; изображение победителя при Филиппах она обязана предоставить Шекспиру; другое дело Антоний, терпящий поражение при Акциуме, — согласитесь, что этого беглеца пристало живописать женщине[577]. Итак, в истории немало событий, служащих предметом для того, что мы предлагаем назвать женским искусством, — ибо такое искусство существует, и отрицать это невозможно. Разве не вправе мы сказать, что литературное произведение, которое занимало бы среди созданий умственных такое же место, какое занимает женщина среди созданий господних, было бы самым настоящим шедевром? А коли так, разве не позволено попытаться его сотворить? Ведь если бы попытка удалась, разве не стоила бы эта прекрасная книга-женщина целой библиотеки книг-мужчин — скверных, уродливых недомерков?
Итак, мужчин и женщин высшего ума мы в расчет не берем, что же касается всех остальных, то вывод наш неизменен: француженки умнее французов. Этим-то и объясняется та война, какую со времен завоевания Галлии франками ведут между собою в нашем возлюбленном отечестве мужчины и женщины.
Всякий француз ненавидит женщину, в которую влюблен.
Всякая француженка видит в своем возлюбленном смертельного врага; она смотрит на него тревожно и подозрительно — точь-в-точь как араб в пустыне, который, даже прилегши отдохнуть, кладет подле себя заряженное ружье, а неподалеку держит оседланного коня.
Любовь француза и француженки есть не что иное, как замаскированная вражда, удобный предлог для шпионства; это гармоническая борьба двух тиранов, завидующих один другому, это коварное соглашение двух завоевателей-соперников, каждый из которых мечтает о победе и о единоличном господстве. Да-да, их любовь есть не что иное, как ненависть; доказательством нашего утверждения служит та радость, какую испытывают эти нежнейшие враги, открыв в предмете своей страсти какой-нибудь ужасный изъян, какой-нибудь неисправимый порок; казалось бы, любящего человека такое печальное открытие должно огорчить, они же приходят в восторг. «Вот она и попалась», — думает француз. «Ему от меня не уйти», — думает француженка. Впрочем, будем откровенны: из двоих больше оснований для радости у француза; ведь именно его владычество постоянно находится под угрозой. Поэтому его страх перед теми женщинами, которые способны вызвать его уважение или восхищение, не знает предела! Он ухаживает за ними, но исключительно из тщеславия, и заставляет их дорого заплатить за свои вынужденные любезности.
Француз может любить без памяти лишь ту женщину, которую слегка презирает. Поэтому он предпочитает женщин из мира фантастического[578]: он полагает, что эти жалкие создания зависят от него, и не замечает, что по вине своего жалкого характера сам зависит от них; он милостиво соглашается повиноваться им, ибо не признает за ними права отдавать приказания. Эти женщины — единственные, которым он прощает наличие ума.
576
Сочинительницей трагедий была прежде всего сама Дельфина, к этому времени уже написавшая трагедию «Юдифь» (см. примеч. 238 /В файле — примечание № 348 —
577
При Филиппах (42 г. до н. э.) Антоний вместе с двумя другими триумвирами (Октавианом и Лепидом) разбил армию республиканцев Брута и Кассия, с которыми боролся за власть после совершенного ими убийства Цезаря; в сражении при греческом мысе Акциум (31 г. до н. э.) Антоний, союзницей которого выступала его любовница, египетская царица Клеопатра, проиграл Октавиану и на суше, и на море, и бежал в Александрию, где в следующем году покончил с собой. Эти два эпизода из жизни Антония легли в основу двух трагедий Шекспира: «Юлий Цезарь» (ок. 1599) и «Антоний и Клеопатра» (ок. 1606). Во Франции трагедии о Клеопатре сочиняли по преимуществу мужчины (последним по времени был Александр Суме, некогда обучавший юную Дельфину стихосложению; его «Клеопатра» датируется 1824 г.), но тремя годами позже этой героине и ее отношениям с «беглецом» Антонием посвятила трагедию сама Дельфина; премьера в «Комеди Франсез» (с Рашель в заглавной роли) состоялась 13 ноября 1847 г. Верный друг Готье в своем очерке о Дельфине назвал ее «Клеопатру» «наилучшей сценической поэмой из всех, какие сочинены женщинами» (
578
До 1855 г., когда с легкой руки Александра Дюма-сына, автора комедии «Полусвет», женщин легкого поведения стали называть «дамами полусвета», их именование составляло особую проблему. Посвященный им очерк Таксиля Делора (в сборнике «Французы, нарисованные ими самими», 1842) называется «Женщина без имени» («наилучший способ познакомить вас с этой женщиной, — пишет Делор, — не называть ее по имени, ибо разговор о ней вызывает слишком большое отвращение»), О таких женщинах говорили также: «она замужем в тринадцатом округе» (то есть вовсе не замужем, поскольку до 1860 г. округов в Париже было всего двенадцать); а в 1841 году журналист Нестор Рокплан (см. примеч. 436 /В файле — примечание № 546 —