Одиночество, вечное одиночество!.. Нам на роду написано не принадлежать ни к одной из партий.
Нынче власть над Францией оспаривают две партии, но нас не привлекает ни та ни другая; партии эти вот какие:
Партия тех, кто хочет все сохранить,
Партия тех, кто хочет все забрать,
Партия эгоистов,
Партия завистников.
Одни начертали на своих знаменах прелестное словцо, высказывающее их заветную мысль:
Расстрелять, расстрелять!
Система других выражается в другом, не менее прелестном словце, выражающем всю их систему:
Гильотинировать, гильотинировать![650]
Неужели кто-то полагает, будто мы, поэты, поклонники героев, проповедники великодушия, способны поддержать эту людоедскую политику!.. что мы великодушно протянем руку этим кровопийцам!.. что мы возьмемся за золотую лиру ради того, чтобы вторить этим милым песням; что мы согласимся делать выбор между этими двумя любовными признаниями:
Расстрелять, расстрелять!
Гильотинировать, гильотинировать!
Ни за что на свете!..
Ступайте, сыны Каина, делить меж собой окровавленную землю, но не требуйте, чтобы сыны Авеля участвовали в ваших отвратительных сражениях; позвольте нам воскурить на вершине святой горы чистый ладан, позвольте нам возжечь там священный огонь, который вы в ненависти своей готовы затоптать, а если наши жалобы вас утомили, если наши чересчур проницательные взгляды мешают вам в ваших бесконечных распрях, обрушьте на нас братоубийственное оружие, мы примем смерть без страха, наш выбор сделан, мы готовы быть жертвами, но не сообщниками. Бейте без колебаний, мы умрем, благословляя вас! Прекрасно умереть потому, что ты прогневил злодеев; прекрасно умереть потому, что ты угоден Господу!
Но как же все это печально! В прославленной Франции, в отечестве самоотвержения, в колыбели рыцарства проливается кровь… кровь течет ручьями… и во имя чего?
Чтобы защитить родную землю?
Оскверненную религию?
Попранную свободу?
Задушенную истину?
Нет! Кровь льется не ради этих заветных идей, дорогих сердцу поэта и философа, мыслителя и героя… Кровь льется ради другой идеи, милой сердцу нотариуса, прокурора и понятого; кровь в нашей доблестной Франции льется из-за собственности, которую одни хотят присвоить, а другие — защитить!
Позор нашему веку! Позор нашему народу! позор стране, где кровь людская проливается по такому поводу!
Собственность! Защита собственности!.. а от кого, собственно, требуется ее защищать? — От воров? От утопистов и эгалитаристов, от людей, которые сами не владеют никакой собственностью и по этой причине считают необходимым лишить собственности все остальное человечество? Эти люди, именуемые радикалами, просто-напросто завистники, которые позволяют людям иметь только корни, и не более того. Никаких стволов, никаких ветвей, никакой листвы, никаких цветов и никаких плодов; корней — сколько угодно, но лишь при условии, что они не дадут ростков. Сходным образом эти люди позволяют вам что-либо приобретать лишь при условии, что во владении у вас все равно не останется ровно ничего. Они радуются вашему разорению, они идут на смерть ради того, чтобы собственники лишились всего, что имели… а собственники, со своей стороны, идут на смерть ради того, чтобы защитить то, чем они владеют, или думают, что владеют.
Какие трогательные соперники! Какой возвышенный турнир! Как жалки отважные рыцари давних времен, все эти Ланселоты Озерные, Амадисы Галльские, Эспландьё, Тристаны, Галаоры[651]! Они сражались за любовь прекрасной дамы!.. что за глупые варвары!.. Нынче у нас другие дамы — дом о пяти этажах, ферма в краю Бос, коровий лужок, мельница! В добрый час! Да здравствует цивилизация!
649
Этот очерк стал последним фельетоном «виконта де Лоне»; написан он был еще 21 августа 1848 г., и в газетной публикации именно эта дата была выставлена перед текстом. Задержка произошла по вине цензуры, которая вернула текст после долгой паузы и с вымаранными фрагментами (об этом см. ниже в самом очерке). За время, прошедшее с момента публикации предыдущего очерка виконта де Лоне, в Париже разразилось восстание рабочих, поводом к которому стало фактическое закрытие парижских Национальных мастерских (22 июня рабочим моложе 25 лет было предписано завербовываться в армию, а остальным — отправляться в провинцию); восстание было жестоко подавлено войсками под руководством военного министра, члена Учредительного собрания генерала Эжена Кавеньяка, которому собрание передало по этому случаю всю полноту власти. Кавеньяк, исповедовавший республиканские убеждения, хотел, исполнив свою миссию и подавив восстание, снять с себя полномочия диктатора, но Собрание предписало ему возглавлять кабинет министров до президентских выборов, назначенных на 10 декабря. У Дельфины к Кавеньяку были личные счеты: поскольку Жирарден был решительным противников военной диктатуры, 25 июня его арестовали, и он провел 10 дней в тюрьме; выход «Прессы» меж тем приостановили, газета вновь стала выходить только 5 августа, причем со значительными цензурными изъятиями. Впрочем, последний очерк Дельфины написан по логике «чума на оба ваши дома»: бунтующие рабочие («партия завистников») вызывают у нее ничуть не больше сочувствия, чем истребляющие их «буржуа» с Кавеньяком во главе («партия эгоистов»). Непримиримой противницей Кавеньяка Дельфина осталась и после того, как прекратила сочинять очерки виконта де Лоне.
650
Когда в июне 1848 г. Дельфина хлопотала об освобождении Эмиля из тюрьмы, она, по слухам, спросила у генерала: «Неужели мы вновь оказались под властью террора?» — «Нет, сударыня, мы оказались под властью сабли», — отвечал генерал. «Подвесьте вашу саблю на бечёвке, и вы получите гильотину», — сказала в ответ Дельфина (цит. по: