Тут он неожиданно умолк, словно сраженный внезапной мыслью.
— Отвращение Клеманс… — продолжал он. — О, я прекрасно понимаю его причину: я внушаю ей страх, ужас!..
Наступила длительная пауза.
— Но разве это моя вина? И обманывать меня из-за этого? Не ненависти я заслуживаю, а жалости, — продолжал он, все более волнуясь. — Нет, нет!.. Мщение, мщение!.. Я убью их обоих!.. Ведь она, наверно, все сказала тому, другому.
Эта мысль привела в полную ярость маркиза.
Он поднял к небу судорожно сжатые кулаки; затем, при жав горячую руку к глазам, почувствовал, что необходим взять себя в руки перед слугами, и вернулся в спальню с спокойным лицом; там он увидел Жозефа.
— Где мои ружья?
— Я принес их, ваше сиятельство, они в полном порядке.
— Я сам их осмотрю. А что, барыня звонила?
— Не знаю, ваше сиятельство.
— Сходи, узнай. Камердинер вышел. Господин д'Арвиль поспешно взял из оружейного ящика мешочек с порохом, несколько пуль и пистонов; запер ящик и положил ключ в карман. Затем он подошел к коллекции оружия, выбрал два пистолета средней величины, зарядил их и тоже спрятал в карман своего длинного утреннего редингота. В эту минуту вошел Жозеф.
— Ее светлость велели сказать, что они уже встали, барин.
— А не знаешь, приказала ли она заложить карету?
— Нет, ваше сиятельство, горничная Жюльетта сказала при мне кучеру, пришедшему за распоряжениями, что сегодня прохладно и сухо и что барыня погуляет пешком… если ей захочется.
— Прекрасно. Ах, совсем забыл: завтра или послезавтра я, вероятно, отправлюсь на охоту. Скажи Вильяму, чтобы он сегодня же утром осмотрел небольшую зеленую карету, слышишь?
— Да, ваше сиятельство. Подать вам тросточку?
— Нет, не надо. Нет ли тут поблизости извозчичьей стоянки?
— А как же, в двух шагах отсюда, на улице Лилль.
— Пусть Жюльетта спросит у барыни, может ли она принять меня, — молвил маркиз после минутного колебания.
Жозеф вышел.
«Да… между нами разыграется комедия, не хуже всякой другой. И все же я хочу видеть эту вероломную женщину, понаблюдать за слащавой, обманчивой маской, под которой она скрывает свои мысли о скором свидании с любовником; я выслушаю ложь из ее уст и прочту правду в ее развращенном сердце. Это будет прелюбопытно… Видеть, как на тебя смотрит, с тобой говорит и тебе отвечает жена, которая вскоре покроет твое имя тем нелепым и гнусным позором, что отмывается лишь кровью… Ну и болван же я! Она посмотит на меня, как обычно, тем же ясным взглядом; каким смотрит на свою дочь, когда целует ее в лоб, прося прочесть молитву. Взгляд… зеркало души? — Он презрительно пожал плечами. — Чем нежнее и стыдливее взгляд, тем больше в нем порочности. Ее пример подтверждает это… А я, дурак, попался на удочку. Горе мне! С каким холодным и наглым пренебрежением она, вероятно, взирала на меня до сих пор сквозь свою лживую маску, мечтая в то же время о свидании с другим… А я относился к ней с уважением, с нежностью… как к молодой матери, целомудренной и серьезной, я вложил в нее всю свою любовь, всю надежду на счастье».
— Нет, нет! — воскликнул г-н д'Арвиль, чувствуя, что гнев душит его. — Нет, я не зайду к ней, я не хочу ее видеть… не хочу видеть и дочь… я выдам себя, откажусь от мщения.
Выйдя из спальни, г-н д'Арвиль, вместо того чтобы пройти к жене, сказал ее камеристке:
— Передайте барыне, что я собирался поговорить с ней сегодня утром, но вынужден отлучиться по делу; если ей угодно позавтракать со мной, скажите, что я вернусь к полудню; в противном случае, пусть не беспокоится обо мне.
«Полагая, что я скоро вернусь, она почувствует себя свободнее», — подумал г-н д'Арвиль.
И он отправился на извозчичью стоянку поблизости от его особняка.
— Извозчик, оплата почасовая.
— Ладно, барин, сейчас половина двенадцатого. Куда поедем?
— По улице Доброй Охоты, завернешь за угол улицы Святого Доминика и затем поедешь вдоль каменной ограды сада… и там подождешь.
— Ладно, барин.
Господин д'Арвиль опустил шторы. Извозчик тронул и почти тотчас же остановился против дома маркиза: отсюда легко было заметить любого человека, выходящего из особняка.
Свидание его жены должно было состояться в. час дня; такая буря бушевала в душе маркиза, что время для него летело с невероятной быстротой.
Двенадцать ударов пробили на колокольне Святого Фомы Аквинского, когда дверь особняка медленно отворилась и маркиза вышла на улицу.
«Уже!.. Какая аккуратность! Она, видимо, боится опоздать на свидание!» — с иронией сказал себе маркиз