— Мужчину с тонкими усиками? Как не видать... Я собрался мокрого места не оставить от этого мерзавца, но не успел... Он оглушил меня двумя ударами и опрокинул стол... такого со мной еще не бывало... О, я отомщу ему!
— Да, я говорю о нем, — сказала Сара.
— О нем? — вскричал Грамотей. — Тысяча франков чистоганом, и я его убью.
— Сара! — в ужасе крикнул Том.
— Негодяй! Речь идет не о том, чтобы его убивать...
— Так о чем же?
— Приходите завтра в долину Сен-Дени, вы встретите там моего спутника, — продолжала она, — убедитесь, что он один; он скажет вам, что надо сделать. И если вам это удастся... я дам вам не тысячу, а две тысячи франков.
— Послушай, чертяка, — шепотом сказала Сычиха, — тут можно хорошо заработать: это — грачи, они, видно, хотят насолить своему врагу, а враг их — тот негодяй, которого ты хотел прикончить... Надо пойти туда, но вместо тебя схожу я... Из-за двух тысяч франков, старичок, стоит потрудиться.
— Ладно, приду не я, а моя женушка, — заметил Грамотей. — Вы скажете ей, что надо сделать, а я подумаю...
— Пусть так, значит, завтра в час дня.
— Да, в час дня.
— В долине Сен-Дени?
— В долине Сен-Дени.
— Между Сент-Уеном и дорогой Восстания, в самом ее конце. \
— Договорились.
— Я верну вам бумажник.
— И получите обещанные пятьсот франков и, кроме того, задаток в счет другого дела, если вы не будете слишком требовательны.
— Теперь идите направо, а мы пойдем налево. И не смейте следовать за нами, не то...-
Грамотей и Сычиха тут же исчезли.
— Сам демон пришел нам на помощь, — проговорила Сара, — этот разбойник может оказать нам услугу.
— Сара, теперь мне страшно... — сказал Том.
— А мне не страшно. Напротив, я надеюсь, но идем, идем скорее, я знаю теперь, где мы находимся; до извозчика недалеко.
И они быстрым шагом направились к площади Парижской богоматери.
Невидимый свидетель присутствовал при этой сцене.
Свидетелем этим был Поножовщик, укрывшийся от дождя в разрушенном доме. Сговор между Сарой и злодеем, направленный против Родольфа, очень взволновал Поножовщика; он был напуган той опасностью, которая грозила его новому другу, и сожалел, что не может предотвратить ее. По всей вероятности, его ненависть к Грамотею и Сычихе подогревала эти добрые чувства.
Поножовщик решил предупредить Родольфа об ожидающей его беде; но как найти его? Он позабыл адрес мнимого мастера по раскраске вееров. Возможно, Родольф больше не зайдет в кабак «Белый кролик»; где же искать его? Занятый этими мыслями, Поножовщик машинально последовал за Томом и Сарой; он увидел, что они сели на извозчика, ожидавшего их у паперти собора Парижской богоматери.
Извозчик тронул.
Блестящая мысль пришла в голову Поножовщику, и он уцепился за задок экипажа.
В час ночи извозчик остановился на бульваре Обсерватории, и Том с Сарой скрылись в одной из близлежащих улочек.
Было темным-темно. Поножовщик не мог найти ничего, что помогло бы ему на следующий день более точно определить, место, где он находился. Тогда с хитростью дикаря он вытащил из кармана нож и сделал глубокий надрез на стволе дерева, возле которого остановидся экипаж. Затем он вернулся в свое жилище, от которого отъехал довольно далеко. В эту ночь, впервые за долгое время, Поножовщик уснул глубоким сном, который не был потревожен кошмаром о бойне сержантов, как он называл этот кошмар на своем грубом языке.
Глава VIII.
ПРОГУЛКА
На следующий день после того вечера, в который произошли события, только что рассказанные нами, яркое осеннее солнце сияло в безоблачном небе; ночная буря миновала, и гнусный квартал, в котором читатель побывал вместе с нами, казался менее отталкивающим в свете погожего дня, хотя и был затенен домами.
То ли Родольф перестал опасаться встречи со старыми знакомыми, которых избегал накануне, то ли решил пренебречь этой возможностью, только в одиннадцать часов утра он появился на Бобовой улице и направился в таверну Людоедки.
Родольф был все так же одет по-рабочему, но в его внешности появилась некая изысканность: под новой открытой на груди блузой виднелась красная шерстяная рубашка с серебряными пуговицами; воротник другой рубашки из белого полотна был небрежно повязан черным шелковым галстуком; из-под небесно-голубой бархатной фуражки с лакированным козырьком выбивались каштановые завитки волос; грубые, подбитые шипами башмаки уступили место до блеска начищенным сапожкам, которые подчеркивали изящество его ног, казавшихся особенно маленькими по сравнению с широкими, бархатными штанами оливкового цвета.