— Вы сказали это, потому что мы его друзья.
— Нет, дьявольщина, нет, клянусь честью!.. В его пользу говорят те удары, что он нанес мне под конец... А он, прямо как ребенок, даже не гордится ими. Ничего не скажешь, он мастер, законченный мастер... И кроме того, он говорит тебе такие слова... такие вещи, от которых сердце переворачивается; и, наконец, когда он смотрит на тебя... у него что-то такое есть в глазах... Видите ли, я был пехотинцем... С таким начальником мы пошли бы на приступ неба.
Том и Сара молча переглянулись.
— Неужели эта поразительная власть над людьми будет всегда и повсюду сопутствовать ему? — с горечью молвила Сара.
— Да... До тех пор, пока мы не наложим заклятия на его чары, — заметил Том.
— Да, что бы ни случилось, это надо, надо сделать, — проговорила Сара и провела рукою по лбу, словно отгоняя какое-то тягостное воспоминание.
Часы на ратуше пробили полночь.
Кенкет таверны распространял теперь лишь сумеречный свет.
За исключением Поножовщика, двух его сотрапезников, Грамотея и Сычихи, все посетители понемногу разошлись. Грамотей шепотом сказал жене:
— Мы спрячемся с тобой в доме напротив; увидим, когда наши сударики выйдут на улицу, и последуем за ними. Если они повернут влево, мы подождем их в закоулке на улице Святого Элигия, если они повернут вправо, мы подождем их у разрушенного дома, того, что неподалеку от лавчонки, торгующей требухой. Там есть большая яма... Я кое-что придумал.
И Грамотей направился к двери вместе с Сычихой.
— Вы ничего не закажете нынче вечером? — спросила у них Людоедка.
— Нет, мамаша Наседка... Мы зашли только обогреться, — сказал Грамотей и вышел из кабака вместе с Сычихой.
Глава VII.
КОШЕЛЕК ИЛИ ЖИЗНЬ
Шум захлопнувшейся двери вывел Тома и Сару из задумчивости, и они поблагодарили Поножовщика за сообщенные им сведения; последний внушал им меньше доверия с тех пор, как он грубо, но искренне выразил свое восхищение Родольфом. После ухода Поножовщика ветер еще усилился, а дождь полил как из ведра.
Грамотей и Сычиха, прятавшиеся на противоположной стороне улицы, увидели, что Поножовщик свернул в сторону разрушенного дома. Вскоре его отяжелевшие шаги — следствие частых возлияний этого вечера — заглохли среди завывания ветра и шума дождя, хлеставшего по стенам домов.
Том и Сара покинули кабак, невзирая на погоду, и отправились в сторону, противоположную той, которую избрал Поножовщик.
— Они у нас на крючке[57], — тихо сказал Грамотей. — Готовь пузырек с серной кислотой; внимание!
— Давай снимем обувь, чтобы они не услыхали наших шагов.
— Ты права, ты всегда бываешь права, Хитруша; я никогда бы не подумал об этом; пойдем крадучись, как кошки.
Мерзкая парочка сняла башмаки и стала пробираться в темноте вдоль домов... |
Теперь шум их шагов был настолько смягчен, что они могли следовать чуть ли не вплотную за Томом и Сарой.
— К счастью, извозчик ожидает нас на углу улицы, иначе мы промокли бы до костей, — сказал Том. — Тебе не холодно, Сара?
— Быть может, нам удастся выяснить что-нибудь у этого Краснорукого, — задумчиво проговорила Сара, не отвечая на вопрос брата.
Они как раз находились вблизи того места, где Грамотей решил совершить ограбление.
— Я ошибся и пошел не по той улице, — сказал Том, — нам надо было свернуть влево, в сторону разрушенного дома, чтобы выйти к тому месту, где нас ожидает извозчик. Придется вернуться назад.
Грамотею и Сычихе пришлось спрятаться в подъезде какого-то дома, чтобы не быть замеченными Томом и Сарой.
— По мне, пусть лучше отправятся в сторону развалин, — проговорил Грамотей. — Если этот сударик будет фордыбачить... у меня есть одна мыслишка…
Сара с Томом снова миновали кабак и добрались до развалин. Этот разрушенный дом с зияющими отверстиями подвалов являл собой нечто вроде глубокого рва, вдоль которого и шла улица.
Вдруг Грамотей прыгнул с ловкостью и силой тигра, схватил своей широченной рукой Тома за горло и проговорил:
— Выкладывай деньги, не то я сброшу тебя в эту дыру!
И разбойник толкнул Тома, заставив его потерять равновесие: одной рукой он удержал его на краю глубокой ямы, а другой зажал, как в тисках, руку Сары.