– Давид, дайте ему этот бумажник, – сказал Родольф.
Врач вложил в дрожащие руки Грамотея небольшой бумажник.
– В этом бумажнике достаточно денег, чтобы обеспечить тебе кров и хлеб до конца твоих дней в каком-нибудь уединенном месте. Теперь ты свободен… убирайся… и постарайся раскаяться… Господь милостив!
– Слеп! – проговорил Грамотей, машинально взяв бумажник.
– Откройте двери… Пусть уходит! – проговорил Родольф.
Двери с шумом распахнулись.
– Слеп! Слеп! Слеп!!! – твердил злодей, подавленный горем. – Боже мой, так это правда!
– Ты свободен, у тебя есть деньги, убирайся!
– Но я не могу уйти… Как вы хотите, чтобы я ушел? Я ничего не вижу, – воскликнул он в отчаянии. – Преступно злоупотреблять своей силой, чтобы…
– Преступно злоупотреблять своей силой! – повторил Родольф, голос которого прозвучал торжественно. – А что ты сделал со своей силой?
– О, лучше смерть… Да, я предпочел бы умереть! – воскликнул Грамотей. – От всех зависеть? Всего бояться? Ребенок и тот может теперь побить меня! Что делать? Боже мой! Боже мой! Что же делать?
– У тебя есть деньги.
– Их украдут у меня! – сказал разбойник.
– Их украдут у тебя. Вслушайся в эти слова!.. Ты произносишь их со страхом, ты, который столько раз воровал? Убирайся.
– Ради бога, – сказал умоляюще Грамотей, – пусть кто-нибудь проводит меня! Как я один пойду по улице?.. О, убейте меня! Прошу вас, сжальтесь… Убейте меня.
– Нет, придет день, и ты раскаешься.
– Никогда, никогда я не раскаюсь! – злобно вскричал Грамотей. – О, я отомщу! Поверьте… я отомщу!..
И, скрежеща зубами, он вскочил с кресла, угрожающе сжав кулаки.
Сделал шаг и споткнулся.
– Нет, нет, не могу!.. И однако, я такой сильный! Ах, как я жалок… Никто не пожалеет меня, никто.
И он заплакал.
Невозможно описать изумление, ужас Поножовщика во время этой трагической сцены: на его простом, грубом лице было написано сострадание. Он подошел к Родольфу и тихо сказал ему:
– Господин Родольф, он, возможно, получил то, что заслужил… Это был последний негодяй! Он и меня хотел убить; но теперь он слеп, он плачет. Дьявольщина! Мне жаль его… Он не знает, как уйти отсюда. Его могут раздавить на улице. Хотите, я отведу его куда-нибудь, где ему хоть нечего будет бояться?
– Хорошо… – сказал Родольф, тронутый великодушием Поножовщика, и пожал ему руку. – Хорошо, ступай…
Поножовщик подошел к Грамотею и положил ему руку на плечо.
Разбойник вздрогнул.
– Кто это трогает меня? – спросил он глухо.
– Я.
– Кто такой?
– Поножовщик.
– Ты тоже хочешь отомстить мне, да?
– Ты не знаешь, как выйти отсюда!.. Обопрись на мою руку… Я провожу тебя.
– Ты! Ты!
– Да, теперь мне жаль тебя, идем!
– Ты хочешь поставить мне ловушку?
– Ты прекрасно знаешь, что я не подлец… Я не злоупотребляю твоей бедой. Ну же, идем, на улице уже светло.
– Светло! А я никогда больше не увижу света! – вскричал Грамотей.
Не в силах выносить долее эту сцену, Родольф поспешно вышел из залы в сопровождении Давида, знаком приказав обоим слугам удалиться.
Поножовщик и Грамотей остались одни.
– Правда ли, что в бумажнике, который мне дали, есть деньги? – спросил разбойник после долгого молчания.
– Да, там по меньшей мере пять тысяч франков. С такими деньгами ты вполне можешь жить на полном пансионе, где-нибудь в тихом уголке, в деревне, до конца своих дней… Хочешь, я отведу тебя к Людоедке?
– Нет, она украдет мой бумажник.
– К Краснорукому?
– Он отравит меня, чтобы завладеть моими деньгами.
– Куда же ты хочешь, чтобы я отвел тебя?
– Не знаю. Ты-то не вор, Поножовщик. Вот что, хорошенько спрячь бумажник у меня под курткой, чтобы Сычиха не увидела его, не то она меня обчистит.
– Сычиха? Ее отнесли в больницу Божона. Сегодня ночью, отбиваясь от вас обоих, я покалечил ей ногу.
– Что же будет со мной? Господи, что же будет со мной из-за этой черной завесы, которая навсегда останется передо мной? А что, если я увижу на ней бледные, мертвые лица тех…
Он вздрогнул и глухо спросил у Поножовщика:
– Скажи, человек, которого я кокнул этой ночью, умер?
– Нет.
– Тем лучше.
И Грамотей некоторое время молчал; потом неожиданно воскликнул, подпрыгнув от ярости:
– И однако, Поножовщик, это ты все испортил, злодей!.. Без тебя я бы укокошил этого человека и унес бы деньги. Если меня ослепили, это тоже твоя вина, да, твоя вина!