– И у всех в руках были пышные букеты!
– А какими нежными голосами они пели! И держались за шнуры своей хоругви!..
– А как сверкала на солнце эта расшитая серебром хоругвь!.. Она стоила, должно быть, кучу денег!..
– Боже мой, как все это было красиво! Правда, Франсуа?
– Еще бы! А у мальчишек, что шли к причастию, на рукавах были банты из белого атласа… А свечи, что они несли, были снизу закутаны в шитый золотом красный бархат.
– И эти мальчики, хоть и совсем маленькие, тоже несли хоругвь, правда, Франсуа? Ах, боже мой! А мать в тот день меня поколотила, когда я у нее спросила, почему мы не участвуем в этом шествии, как другие дети!
– Вот тогда-то она и запретила нам заходить в церковь по дороге в соседний городок или в Париж, «разве только они согласятся стащить оттуда кружку для пожертвований или обшарить карманы нескольких прихожан, пока они слушают службу», – прибавила тогда Тыква, смеясь и скаля свои желтые зубы. Вот скотина проклятая!
– О, что до этого… пусть меня убьют, но я ни за что не стану воровать в церкви! Правда, Франсуа?
– Ну, воровать там или где еще, какая разница, если уж ты на это решишься!
– Так-то оно так! Только меня сомнение берет… там красть страшнее… я бы ни за что не посмела…
– Это почему? Из-за священников, что ли?
– Нет, скорее из-за Пресвятой Девы, у нее такой нежный и добрый вид.
– Что тебе-то до этого? Не съест же тебя Богородица, дуреха ты этакая!
– Это так… но все-таки я бы не смогла… И это не моя вина.
– Кстати, о священниках, Амандина; помнишь, однажды Николя наградил меня двумя увесистыми оплеухами за то, что я, когда встретил на площади священника, поклонился ему? Я видел, что все ему кланяются, вот я и поклонился; я не думал, что дурно поступаю.
– Да, но тогда почему-то и наш братец Марсиаль сказал, как и Николя, что нам совсем необязательно кланяться священникам.
В эту минуту Франсуа и Амандина услышали в коридоре чьи-то шаги.
Марсиаль после разговора с матерью, считая, что Николя просидит под замком в погребе до утра, спокойно шел в свою комнату.
Заметив луч света, пробивавшийся сквозь полуприкрытую дверь комнаты, где спали дети, он вошел к ним.
Дети бросились к нему навстречу, он нежно их обнял.
– Как? Вы еще не улеглись, болтунишки?
– Нет, братец, мы ждали, когда вы пойдете к себе в комнату, чтобы пожелать вам доброй ночи, – ответила Амандина.
– А потом мы слышали, что внизу очень громко разговаривали… и вроде как ссорились, – прибавил Франсуа.
– Да, мы там свели кое-какие счеты с Николя… – сказал Марсиаль. – Но это пустяки… А вообще-то я доволен, что вы еще на ногах, я вам хочу сообщить хорошую новость.
– Нам, братец?
– Именно вам. Вы рады будете, если уйдете отсюда и вместе со мной поедете в другое место, далеко-далеко?
– О да, конечно, братец…
– Да, братец.
– Тем лучше! Дня через два или три мы все втроем уедем с острова.
– Как хорошо! – воскликнула Амандина, радостно захлопав в ладоши.
– А куда мы поедем? – спросил Франсуа.
– Потом узнаешь, ишь какой любопытный… да это и неважно, куда именно мы поедем, главное, ты обучишься доброму ремеслу… и сразу же станешь зарабатывать себе на жизнь… Это уж как пить дать.
– И я больше не буду ходить с тобой на рыбную ловлю, братец?
– Нет, мой мальчик, я отдам тебя в учение к столяру или слесарю; ты ведь у нас ловкий и сильный; коли будешь стараться и усердно работать, уже через год сумеешь кое-что зарабатывать. Погоди, что это с тобой?.. Чего ты приуныл?
– Дело в том… братец… я…
– Ну, говори, выкладывай.
– Дело в том, что мне больше по душе не расставаться с тобой, ловить вместе с тобою рыбу… чинить твои сети, а не обучаться какому-то ремеслу.
– Ты так считаешь?
– Конечно! Сидеть весь день взаперти в мастерской – это до того уныло, а потом быть учеником так скучно…
Марсиаль молча пожал плечами.
– Стало быть, по-твоему, лучше лениться, бездельничать и шататься как бродяга? – сурово спросил он, помолчав. – А потом заделаться и вором…
– Нет, братец, но я бы хотел жить вместе с тобой где-нибудь в другом месте, но жить так, как мы живем здесь, вот и все…
– Ну да, вот именно: спать, есть, ходить для развлечения на рыбную ловлю, как богач какой-нибудь, не так ли?
– Да, это мне больше по вкусу…
– Может быть, но тебе придется полюбить другое занятие… Видишь ли, бедный ты мой Франсуа, сейчас самое время забрать тебя отсюда; а то ты и сам не заметишь, как станешь таким же прощелыгой, как все наши родичи… Мать, видно, права… Боюсь, что ты уже малость приохотился к пороку… Ну а ты что скажешь, Амандина, разве тебе не хочется научиться какому-нибудь ремеслу?