— По правде сказать, за неимением того, чего у меня нет, я забавляюсь иногда, предаваясь мечтам, и говорю себе: «Вот кем бы мне хотелось быть… вот доля, которая пришлась бы мне по душе…» А вам, Лилия-Мария, наверное, тоже случается мечтать, строить воздушные замки?
— Да, прежде, в тюрьме, до моего прихода к Людоедке, я только и делала, что мечтала и пела; но теперь это бывает со мной все реже… А чего бы вам хотелось, господин Родольф?
— Быть богатым, очень богатым… Иметь слуг, экипажи, выезжать в свет, каждый день бывать в театре. А вы о чем мечтаете, Лилия-Мария?
— Я не так требовательна, как вы; мне хотелось бы расплатиться с Людоедкой и иметь после этого немного денег, чтобы подыскать работу, снять уютную маленькую комнатку, очень чистенькую, с деревьями перед окнами, на которые я поглядывала бы, сидя за шитьем.
— И много цветов на подоконнике?..
— О, конечно… И, если только это возможно, жить в деревне, вот и все.
— Комнатка, работа, это лишь необходимое; но в мечтах можно позволить себе и нечто большее… Разве вам не хотелось бы иметь выезд, бриллианты, красивые платья?
— Столького я не требую… Быть свободной, жить в деревне и не бояться, что умрешь в больнице… О, главное не умереть в больнице… И знаете, господин Родольф, такая мысль часто приходит мне в голову, это мучительно!
— Увы, нам, бедным людям…
— Я говорю не о нищете… А о том, что бывает после смерти.
— И что же?
— Вы не знаете, что делают с бедняками после смерти?
— Нет…
— Я дружила в тюрьме с одной девушкой… Она умерла в больнице… А тело ее отдали хирургам, — прошептала, вздрогнув, бедняжка.
— Неужели, несчастная, у вас часто бывают такие мрачные мысли? Это ужасно!!!
— Вас удивляет, господин Родольф, что я стыжусь того, что будет с моим телом после смерти… Увы, боже мой… ведь только этот стыд мне и оставили…
Эти горькие, скорбные слова глубоко опечалили Родольфа. Он, содрогаясь, закрыл лицо руками; он думал о роке, поразившем Лилию-Марию… думал о матери этой несчастной девушки… Ее мать… Она была счастлива, богата, быть может, уважаема…
Уважаема… богата… счастлива… А ее дочь, которой она, вероятно, безжалостно пожертвовала, чтобы избежать позора, сменила чердак Сычихи на тюрьму, а тюрьму на вертеп Людоедки; из этого вертепа она может попасть в больницу… а после смерти…
Какая страшная судьба!
Горькие, скорбные слова Певуньи глубоко опечалили Родольфа.
Видя мрачное выражение его лица, она застенчиво сказала:
— Простите, господин Родольф, мне следовало отогнать эти грустные мысли. Вы взяли меня с собой, чтобы доставить мне удовольствие, а я то и дело говорю вам что-нибудь печальное… такое печальное, господи, что и сама не знаю, как это получается, право же, это помимо моей воли… Я никогда не была счастливее, чем сегодня, и, однако, слезы поминутно навертываются на глаза… Вы не гневаетесь на меня из-за этого? Скажите, господин Родольф? Впрочем… видите… эта грусть рассеялась так же быстро, как и пришла… Теперь… я о ней даже не думаю… Я буду благоразумна… Пожалуйста, господин Родольф, посмотрите мне в глаза.
И Лилия-Мария, раза два-три прикрыв веки, чтобы прогнать последние упрямые слезинки, широко-широко открыла глаза и взглянула на Родольфа с очаровательной наивностью.
— Лилия-Мария, умоляю вас, не принуждайте себя. Будьте веселой, если вам весело, и грустной, если вам грустно… Бог ты мой, на меня, говорящего с вами, тоже находят иногда мрачные мысли. И мне было бы очень тяжело изображать радость, которую я не испытываю.
— Правда, господин Родольф, и вам бывает грустно?
— Конечно, мое будущее нисколько не лучше вашего… У меня нет ни отца, ни матери… Стоит мне завтра заболеть, мне не на что будет жить. Ведь я расходую все, что зарабатываю.
— Вы совершаете ошибку, поверьте… большую ошибку, господин Родольф, — проговорила Певунья с явной укоризной, которая заставила его улыбнуться, — вам следовало бы класть деньги в сберегательную кассу… Все мое злосчастье произошло от того, что я не экономила денег… Имея в запасе двести франков, рабочий никогда не будет жить на чужой счет, никто не припрет его к стене… Безденежье нередко бывает дурным советчиком.
— То, что вы говорите, очень правильно, очень умно, моя маленькая хазяюшка. Однако двести франков… как сэкономить двести франков?
— Но, господин Родольф, это же проще простого: давайте подсчитаем, и вы убедитесь в этом… Вы зарабатываете иной раз до пяти франков в день, правда?
— Да, когда я работаю.
— Надо работать ежедневно. Неужели вам так уж плохо живется? У вас прекрасное ремесло… художник по раскраске вееров… Да такая работа должна быть для вас удовольствием… Право, вы неблагоразумны, господин Родольф, — прибавила Певунья строгим тоном. — Рабочий может жить, и хорошо жить, на три франка в день; таким образом, у вас будет ежедневно оставаться двадцать су, а в конце месяца наберется целых шестьдесят франков… Это же кругленькая сумма!
— Да, но так приятно прохлаждаться, бездельничать!
— Повторяю, господин Родольф, вы неблагоразумны, как ребенок…
— Хорошо, отныне я буду благоразумен, маленькая ворчунья; вы дали мне превосходную мысль… Я не подумал об этом…
— В самом деле? — воскликнула девушка, радостно хлопая в ладоши. — Если бы вы знали, как вы меня обрадовали!.. Вы станете откладывать сорок су в день! Правда?
— Да… Я стану экономить сорок су в день, — сказал Родольф, улыбаясь помимо воли.
— Правда, правда?
— Обещаю вам…
— Вот увидите, как вы будете гордиться первыми отложенными деньгами… Но это еще не все… Только обещайте мне не сердиться.
— Разве у меня очень злой вид?
— Конечно, нет… Но я не знаю, должна ли я…
— Вы должны говорить мне все без утайки, Лилия-Мария.
— Так вот… словом, вы, который… Сразу видно, что вы выше занимаемого вами положения… Почему же вы посещаете такие кабаки, как кабак Людоедки?
— Если бы я не пришел туда, я не имел бы удовольствия поехать за город вместе с вами, Лилия-Мария.
— Истинная правда, но дело не в этом, господин Родольф… Я бесконечно довольна сегодняшним днем и все же с легки сердцем откажусь поехать с вами еще раз, если это может вам повредить…
— Как раз наоборот, ведь вы даете мне такие великолепные советы.
— И вы последуете им?
— Честное слово, ведь я обещал вам. Да, я буду откладывать по меньшей мере сорок су в день…
Глава XI
ПОЖЕЛАНИЯ
Тут Родольф обратился к извозчику, миновавшему деревню Сарсель:
— Сверни вправо на первую же дорогу после селения Вилье-ле-Бель, затем влево, и поедешь все прямо, никуда не сворачивая.
— Теперь, когда вы довольны мной, Лилия-Мария, — сказал Родольф, — можно позабавиться, как мы говорили недавно, и построить наши воздушные замки. Это стоит недорого, и вы не станете упрекать меня в мотовстве.
— Нет, не стану… Давайте построим ваш воздушный замок.
— Сперва… ваш, Лилия-Мария.
— Посмотрим, угадаете ли вы, что мне по душе, господин Родольф.
— Попробую… Думаю, что эта дорога… я говорю «эта», потому что мы едем по ней…
— Правильно, не надо искать мой замок слишком далеко.
— Я полагаю, что эта дорога ведет к прелестной деревне, лежащей далеко от шоссе.
— Да, жить там будет гораздо спокойнее.
— Деревня расположена среди деревьев, на склоне холма.
— Рядом протекает маленькая речка.
— Вот именно… Маленькая речка… Сразу же за селом мы увидим хорошенькую ферму; с одной стороны дома — фруктовый сад, с другой — прекрасный цветник.
— Я так и вижу все это, господин Родольф.
— На первом этаже фермы имеется обширная кухня для батраков и столовая для фермерши.
— А на окнах дома — зеленые решетчатые ставни… они придают ему такой веселый вид, правда, господин Родольф?
— Зеленые ставни… Согласен с вами… Нет ничего милее зеленых ставень… Естественно, что фермерша доводится вам тетей.
— И конечно… она очень добрая женщина.
— Превосходная, и она полюбит вас как мать…
— Милая тетя!.. Как приятно, должно быть, когда тебя кто-нибудь любит.