Служанка принесла все, что было заказано.
Прежде нежели дверь за ней затворилась, Родольф заметил угольщика Мэрфа, степенно расположившегося в соседнем кабинете.
Помещение, в котором происходила описываемая нами сцена, было длинное, узкое, с единственным окном, которое выходило на улицу и находилось как раз против двери.
Сычиха села спиной к окну, Грамотей и Родольф поместились на двух противоположных концах стола.
Как только служанка вышла, разбойник встал из-за стола, взял свой прибор и сел рядом с Родольфом так, чтобы скрыть от него дверь.
— Беседовать так будет удобнее, — сказал он, — нам не придется повышать голос.
— И кроме того, вы хотите отгородить меня от двери и помешать уйти… — холодно возразил Родольф.
Грамотей утвердительно кивнул, затем наполовину вытащил из кармана своего редингота длинный, круглый стилет, толщиной с большое гусиное перо, деревянная ручка которого была зажата в его волосатой руке.
— Видите?
— Да.
— Совет знатокам…
И, насупив брови движением, от которого сморщился его лоб, широкий и плоский, как у тигра, он сделал выразительный жест.
— И можете мне поверить. Я сама наточила ножичек моего муженька.
С поразительной непринужденностью Родольф вынул из-под блузы двуствольный пистолет и, показав его, снова спрятал в карман.
— Прекрасно… Мы оценили друг друга, но вы недооценили меня… Давайте предположим невозможное: если за мной явится полиция, я вас убью вне зависимости от того, кто устроил мне эту ловушку.
И он бросил свирепый взгляд на Родольфа.
— А я тут же накинусь на него, чтобы помочь тебе, чертушка, — воскликнула Сычиха.
Родольф ничего не ответил; пожав плечами, он налил стакан вина и осушил его.
Хладнокровие Родольфа произвело впечатление на Грамоте.
— Я только хотел предупредить вас…
— Ладно, ладно, спрячьте в карман вашу шпиговальную иглу, здесь нет цыпленка для шпиговки. Я старый петух, и у меня острые шпоры, приятель, — сказал Родольф. — А теперь поговорим о делах.
— Хорошо, поговорим о делах. Но не отзывайтесь дурно о моей шпиговальной игле: она не производит шума и не привлекает внимания.
— И свое дело делает чисто, правда, Чертушка? — добавила Сычиха.
— Кстати, — обратился Родольф к Сычихе, — правда ли, что вам известны родители Певуньи?
— Мой муж положил в бумажник высокого господина в черном два письма, в которых говорится об этом, но девчонка их не увидит… Скорее я собственноручно вырву у нее глаза… О, когда она появится в кабаке, ее песенка будет спета…
— Да полно тебе, Хитруша! Говорим мы, говорим, а дела наши не двигаются.
— Можно бакулить[71] при ней? — спросил Родольф.
— Да, и вполне откровенно; она человек испытанный и может нам очень пригодиться: стоять на страже, собирать сведения и даже прятать, перепродавать краденое и т. д.; она обладает всеми качествами превосходной домашней хозяйки… Славная хитруша! — сказал разбойник, протягивая руку отвратительной старухе. — Вы не представляете себе, сколько услуг она мне оказала… Ты бы сняла свою шаль, Хитруша, не то озябнешь на улице… Положи ее на стул рядом со своей корзинкой…
Сычиха сняла шаль.
Несмотря на все свое самообладание, Родольф вздрогнул от удивления при виде маленького изображения святого духа из лазурита, висящего на цепочке из поддельного золота, которую носила старуха, изображения, в точности соответствующего описанию той реликвии, которая, по словам г-жи Жорж, была на шее ее сына в день его исчезновения.
При этом открытии внезапная мысль блеснула в голове Родольфа. Со слов Поножовщика, Грамотей, бежавший с каторги полгода назад, сбил со следа полицию, обезобразив себя… и как раз полгода назад муж г-жи Жорж исчез с каторги и как в воду канул.
Сопоставив эти два факта, Родольф подумал, что Грамотей вполне мог быть супругом этой несчастной женщины.
Ее недостойный муж принадлежал некогда к зажиточному слою общества… а Грамотей употреблял иной раз изысканные обороты речи.
Одно воспоминание влечет за собой другое: Родольф вспомнил, кроме того, что, рассказывая ему с дрожью в голосе об аресте своего мужа, г-жа Жорж упомянула об отчаянном сопротивлении этого мерзавца, которому едва не удалось вырваться от полицейских благодаря своей геркулесовой силе.
Если этот злодей был мужем г-жи Жорж, он знает, конечно, об участи своего сына. Кроме того, в бумажнике, украденном им у иностранца, известного под именем Том, имелись какие-то бумаги, относящиеся к рождению Певуньи.
Итак, у Родольфа появились новые, и серьезные, причины продолжать начатое дело.
К счастью, его озабоченность ускользнула от внимания разбойника, усердно потчевавшего Сычиху.
— Черт возьми!.. Какая у вас красивая цепочка… — обратился Родольф к одноглазой.
— Красивая… и недорогая… — ответила, смеясь, старуха. — Это поддельное золото, ношу ее, пока муженек не купит мне золотую…
— Все зависит от господина Родольфа, Хитруша… Если наше дельце выгорит, будь покойна…
— Поразительная подделка, нипочем не отличишь от золотой, — продолжал Родольф, — а что это за голубая штучка висит на ней?
— Это подарок муженька взамен бимбера,[72] который он обещал мне… правда, Чертушка?
Родольф отметил, что его подозрения наполовину подтвердились. Он с беспокойством ожидал ответа Грамотея.
— Тебе придется сохранить эту безделушку, несмотря на бимбер, Хитруша… Это талисман… Он приносит счастье.
— Талисман? — небрежно заметил Родольф. — Неужели вы верите в талисманы? Где же вы, к черту, откопали его?.. Дайте мне адрес фабрики.
— Их больше не делают, мой дорогой, лавочка закрылась… Эта безделушка относится к седой древности, ее носили три поколения. Я очень дорожу ею — это фамильная драгоценность, — прибавил он с мерзкой улыбкой. — Потому-то я и подарил ее Хитруше… пусть приносит ей счастье в наших совместных операциях, ибо она весьма ловко помогает мне… Увидите, увидите ее в деле… если мы предпримем вместе какую-нибудь коммерческую сделку… Но вернемся к главному предмету нашего разговора… Вы говорили, что на аллее Вдов…
— Имеется под номером семнадцать дом, принадлежащий богачу… зовут его…
— Я не так бестактен, чтобы интересоваться его фамилией… И вы говорите, что в его кабинете имеется шестьдесят тысяч франков золотом?
— Шестьдесят тысяч франков золотом! — воскликнула Сычиха.
Родольф утвердительно кивнул.
— И вы знаете расположение комнат в этом доме? — спросил Грамотей.
— Прекрасно знаю.
— А войти в дом трудно?
— Со стороны аллеи Вдов — каменная ограда семи футов высотой, сад, в который выходят окна одноэтажного дома без всяких уступов и выступов.
— И один-единственный привратник охраняет эти сокровища?
— Да!
— Каков же ваш план кампании, молодой человек?
— План самый простой… перелезть через стену, открыть отмычкой входную дверь или взломать ставни с внешней стороны. Что вы на это скажете?
— А что, если привратник проснется? — спросил Грамотей, пристально смотря на молодого человека.
— Сам будет в этом виноват… — ответил Родольф многозначительно. — Ну как, подходит вам это дельце?
— Вы прекрасно понимаете, что я ничего не отвечу вам, пока не увижу всего своими глазами, иначе говоря, с помощью моей жены; но если все, что вы говорите, соответствует действительности, мне кажется, что следует взять эти сокровища еще тепленькими… сегодня вечером.
И злодей пристально взглянул на Родольфа.
— Сегодня вечером… невозможно, — холодно ответил тот.
— Почему, раз хозяин возвращается только послезавтра?
— Да, но я не могу сегодня вечером!..
— Неужели? Ну, а я не могу завтра.
— По какой причине?
— По той же, которая мешает вам действовать сегодня… — ответил с ухмылкой разбойник.
— Ладно!.. Согласен, пусть будет сегодня вечером. Где мы встретимся с вами? — ответил, немного подумав, Родольф.
— Встретимся? Мы не расстанемся до вечера, — сказал Грамотей.