— Наше дело, прежде всего, жертвовать собой для спасения других!
Арман не мог ничего возразить против этого довода, с которым в душе он и сам был согласен.
— Шлюпку на воду! — крикнул Арчибальд.
— Исполнить приказание маркиза! Живей! Ламалу!
Мгновенно была спущена на воду одна из шлюпок, привязанных к вантам.
Арман назвал этот поступок безумием. И правда, можно ли было надеяться, что маленькая скорлупка сможет устоять против бури, угрожавшей даже кораблям! Скорее всего, надо было ожидать, что свирепая волна подхватит ее, завертит и разобьет в щепы.
Но Арчибальд не рассуждал. Его великодушное, самоотверженное сердце вело его, заглушая голос разума.
В ту самую минуту, как лодка спущена была на воду, Соммервиль мигом вскочил в нее. Вдруг он вскрикнул: он был не один, с ним вместе прыгнул туда Лионель — этот несчастный сумасшедший.
Отчаяние овладело Арчибальдом. Теперь только осознал он всю глубину угрожающей ему опасности, теперь, когда ей подвергался другой. Быть может, он и отказался бы от своего намерения, но было уже поздно. Канат, которым привязывалась шлюпка к судну, был уже перерублен. Лионель быстро схватил весла и с какой-то сверхъестественной силой принялся рассекать ими волны.
С редким искусством, которое вызвало бы восторг у самых отважных моряков, Арман боролся с бурей. Он пускался на невозможное! Он хотел задержать ход корабля, попробовать приостановить его. Судно вертелось, вставало на дыбы, как норовистый конь, но воля и ювелирное искусство капитана брали верх!
Арчибальд и Лионель были в страшной опасности. Шлюпка так и летела по волнам, то взмывая на ужасную высоту, то падая в пучину, которая, казалось, готова была поглотить ее.
— Факелы! — крикнул Арман.
И, бросившись вперед, на нос корабля, он при свете факелов следил за черной точкой, с которой ожесточенно боролись волны и которая увлекала в бездну его друзей.
Вдруг до слуха Армана донесся громкий, звучный голос Арчибальда.
— Спасены! — кричал он.
Что значит этот крик? Какое чудо помогло ему достать из воды тех, для спасения которых решился он жертвовать собой?
Ламалу бросился к рулю, Арман громко отдавал приказания. Судно, снова подхваченное могучей волной, неудержимо неслось вперед.
С глухим шумом шлюпка ударилась о борт. Неужели она разбилась, неужели несчастные друзья Армана погибли в волнах?
Нет! Лионель, уцепившись за канат, проворно вскочил на палубу. На плечах у него был человек. Тот же маневр повторил и Арчибальд. Он нес другого несчастного.
Все четверо, двое живые и двое, казавшихся мертвецами, грохнулись на палубу.
— Черт возьми, ну уж и волны, господин маркиз, — произнес чей-то хриплый голос.
Арман бросился помогать друзьям.
— Мюфлие! Кониглю! — вскричал он, узнав в спасенных Арчибальдом людях своих старых знакомых.
— Он самый! — отвечал Мюфлие и после этого лишился чувств. Что касается Кониглю, он не обнаруживал никаких признаков жизни.
В эту минуту буря внезапно стихла. Море не представляло уже опасности. Общее внимание сосредоточено было теперь на двух полумертвых союзниках. Они стали предметом нежнейших забот.
Удивление Арчибальда не знало пределов.
Как был он рад, что удалось ему вырвать из когтей смерти этих двух людей, игравших такую странную роль в его жизни!
К тому же от братьев Правого и Левого он узнал о самоотверженном поступке бывших разбойников. Они пожертвовали собой для того, чтобы помочь врагам Бискара. И когда Арчибальд узнал, что они снова попались в когти этого зверя, он ни минуты не сомневался, что молодцеватый Мюфлие и худощавый Кониглю поплатятся жизнью за свое стремление к добродетели.
И вот он неожиданно снова находит их. И где же? В пучине моря! Вероятно, они опять стали жертвой какой-нибудь ужасной катастрофы!
Все происшедшее казалось ему чудом.
Арман, уверенный теперь в полной безопасности своего судна, почти нисколько не пострадавшего от бури, направил свои силы в другую сторону и применил все свое искусство, чтобы привести в чувство обоих друзей Арчибальда.
Хотя несчастные и дошли до того страшного изнеможения, которое граничит со смертью, но в них было еще много жизненных сил. Через несколько минут Мюфлие снова открыл глаза.
Увидя Арчибальда, он хотел приподняться.
— Лежите смирно, не двигайтесь, мой милый! — сказал Соммервиль.
И с этими словами он дружески подал ему руку.
Мюфлие протестовал против подобной чести.
— Гм! Что это вы, маркиз! Как можно! Вы мне даете руку?
— Возьмите же ее! Я знаю о вашем подвиге в Круазике!
— Какой вздор! Ну, стоит ли говорить об этом! Вы спасли мне жизнь. Значит, с избытком расквитались со мной!
— Так вы отказываетесь пожать мне руку? — сказал, смеясь, маркиз.
— Мне отказываться от такой чести! Что вы, Бог с вами! Если вы воспринимаете так мои слова.
И, собрав последние силы, Мюфлие приподнялся немного и, схватив в свою огромную лапищу тонкие, нежные пальцы маркиза, так сильно сжал их, что чуть было не сплющил.
— Вы знаете, маркиз, что мы с вами друзья на жизнь и на смерть! Прошу вас, окажите мне одну милость!
— Все, что хотите, любезный Мюфлие!
— Вот что, я уже один раз говорил вам это. Пожалуйста, не говорите мне «вы»! Это ужасно меня беспокоит, и вы, конечно, не захотите огорчать своего беднягу Мюфлие!
— Разумеется, нет, тем более, что мы намерены сделать из него честного и порядочного человека!
— Так будьте со мной на «ты»!
— Тебе непременно хочется этого, Мюфлие? Изволь, пожалуй, я готов исполнить твое желание, только с тем условием, чтобы и ты отвечал мне тем же!
— О, нет, маркиз! Так не пойдет! Разве я ровня вам? К чему смеяться надо мной!
В эту минуту послышались стоны Кониглю.
— Эй ты, старая курица! — закричал на него Мюфлие. — Вставай же! Ну, идут ли к твоему рылу обмороки? Смотри-ка, вот и маркиз!
Кониглю попробовал встать, но не мог. Он был еще слишком слаб.
— Хотелось бы мне, господин маркиз, поздороваться с вами как следует, да не могу, все по милости подлеца Бискара!
— Бискара! Где он?
— Недалеко отсюда! Да, совсем рядом! Как ни странно, но мы упали с его проклятого брига! К нашему счастью, какой-то дьявольский кусок дерева, отломившийся от мачты, послужил нам плотом, не то потонули бы, пропали бы, как негодные собаки!
Читатели помнят, конечно, как буря сломала мачту на бриге Бискара и сбросила ее обломки в море. Тогда же оборвались канаты, которыми несчастные привязаны были к борту корабля.
— Ах, сколько воды наглотался я сегодня, да еще какой противной! В сущности-то все это вздор, и говорить не стоит! Да вот, во рту-то у меня скверно! По правде, не мешало бы пропустить маленько подкрепляющего!
— Так, значит, бриг Бискара впереди нас? — спросил Арман.
— Едва ли он способен на такое, черт возьми! Кажется, ему хорошо досталось от бури!
— А Жак?
— Он тоже там! Я заметил его грустный, унылый взгляд и задумчивое лицо! Мне хотелось поговорить с ним, но — дудки! Мы висели, как колбасы, причем так крепко стянутые канатами, что не могли и шевельнуться!
— Жив, сын мой жив! — радостно воскликнула маркиза. — Ах! Арман, вы вырвете его из рук этого злодея, не правда ли?
— Клянусь вам в этом! — торжественно отвечал де Бернэ.
27
МОРСКОЙ БОЙ
— Судно слева от нас! — крикнул караульный матрос на бриге Бискара.
Маладретт бросился к борту и направил в указанную сторону подзорную трубу, пытаясь рассмотреть судно, внезапно возникшее среди бури.
Туман рассеивался очень медленно. После шторма море всегда бывает некоторое время покрыто густым туманом, который совершенно скрывает от глаз окружающие предметы или же искажает их очертания.
Что могли разглядеть они в такую погоду на расстоянии двух миль? Ничего, кроме неясных контуров судна, которое быстро неслось по волнам.