«Мерседес» уже скрывается за углом, а я все еще стою d оцепенении у входа в магазин. Если в первый раз я не разглядел лица плотного бодрячка, то теперь мне сделать это вполне удалось. Думаю, и он успел меня рассмотреть. По сравнению с фотографией десятилетней давности, которую я видел в деле, этот тип округлился и взгляд его стал более жестким. Но все равно это он — человек, который мне очень нужен и к которому я был намерен подобраться исподволь и невзначай, не вызывая подозрений. И уж во всяком случае, не сталкиваясь с ним в магазине Лорана при допросе свидетеля. Короче говоря, это Бортновский.
По дороге в гостиницу я не переставая кляну себя. Ну кто мог подумать, что в этом чертовом антикварном магазине я столкнусь с Бортновским? Теперь при завтрашней встрече у Завадской он меня наверняка вспомнит. Конечно, я легко объясню свой визит в магазин Лорана, но подозрения у него возникнут, и развеять их будет невозможно.
Еще меня тревожат какие-то ускользнувшие детали. В разговоре со старичком-смотрителем мелькнуло нечто, совершенно не соответствовавшее моему представлению о Лоране и его жизни. Но проклятый Бортновский, мотавшийся туда-сюда со своими подручными, не дал мне сосредоточиться на деталях. Впрочем ладно, вспомним позже.
В гостинице в прескверном расположении духа молча подхожу к конторке. Протягивая мне ключи, Надин спрашивает:
— Много успели посмотреть в Париже?
— Весь центр города — Лувр, Елисейские поля и так далее.
Надин смеется:
— В Париже нет центра как такового. Наша гостиница тоже не на окраине.
И неожиданно добавляет:
— Я сегодня с самого утра работаю. Через гюлчаса меня сменяет брат. Пригласите меня куда-нибудь?
Потоптавшись на месте, в некоторой растерянности возвращаюсь к стойке.
— А ты не боишься, что за такое приглашение твоя мама тебе надерет уши? А меня выставит на улицу, даже не дав собрать вещи?
— Нет. Она меня любит. Правда, не так, как моего брата, но любит.
Надин спокойно выдерживает мой взгляд. Что за девушка! Только кончики ушей у нее розовеют.
— Слушай, если не секрет, тебе лет-то сколько?
— А зачем вам? Восемнадцать. И вообще, я уже самостоятельный человек.
— Ну хорошо, самостоятельный человек. Я приведу себя в порядок, и мы пойдем с тобой в кафе. Тебя кафе устроит, или ты хочешь обязательно танцевать? Учти, в дискотеку я не пойду — возраст уже не тот, чтобы скакать в толпе.
Через сорок минут я спускаюсь в холл. Надин уже ждет меня в кресле, а место за стойкой занял ее брат — парень лет двадцати двух. Увидев меня, он что-то недовольно бурчит, и Надин быстро и резко ему отвечает. Они говорят слишком быстро, и я не могу разобрать ни слова. В итоге Надин поджимает губки, берет меня под локоть и мы выходим на улицу.
На мой молчаливый вопрос упрямое создание заявляет:
— Я сама решу, куда нам идти. Мне не нужно его разрешение!
После недолгих препирательств Надин сдается и отказывается от идеи забраться подальше от гостиницы. Пока мы идем по улице, она протягивает мне узкую шоколадку и сама разворачивает такую же. Когда мы уже подходим к кафе, я забираю у Надин обертку от шоколада и пытаюсь бросить ее в большую зеленую урну. Мне это не удается. Урна закрыта сверху блестящим медным диском.
В кафе играет негромкая музыка. Некоторые из посетителей приветствуют Надин взмахами рук. Она делает заказ улыбающемуся пожилому официанту и поворачивается ко мне.
— Расскажи, кто ты такой?
В двух словах излагаю свою историю сотрудника нефтяной компании. Для Надин все это слишком скучно.
— У тебя девушка есть?
— Нет, нету. Но если бы и была, ты думаешь, я бы тебе сказал?
Надин задумывается, разглядывая меня в упор. Наконец, делает вывод:
— Нет, я бы сразу поняла, что ты меня обманываешь. Ты врать не умеешь. В твои-то годы.
Вот тут ты, девочка, ошибаешься. Обманывать — это моя профессия и сущность моей натуры. Еще в студенческие годы, задолго до того, как я попал на свою нынешнюю работу, одна моя однокурсница сказала: «У тебя редкое лицо — оно никогда ничего не выражает. Ты станешь великим дипломатом. Или колоссальным мошенником».
Но это ничего, что Надин меня идеализирует. Разочароваться она еще успеет. С другой стороны, еще неизвестно, рассматривает ли она неумение врать как положительное качество характера. Вполне вероятно, она расценивает это как свидетельство скудоумия.
— Твой брат рассердился, что мы с тобой пошли в кафе.