— Знаете, к нему сегодня утром уже приходил какой-то мужчина. Он ждал мсье Габриэля перед открытием не меньше двадцати минут. Ну, может, минут пятнадцать. Сидел и курил в машине. Они вместе вошли в магазин, так что; наверное, за разговором с ним мсье Габриэль не перевернул табличку на двери. Этот мужчина совсем недавно уехал. Зайдите к Габриэлю в магазин, чтобы не ждать попусту. Там наверняка открыто.
Возникает пауза. Я напряженно соображаю, скосив глаза на белый крашеный косяк двери, женщина выжидающе смотрит на меня. Затем решаю подстелить немного соломы на место падения, которое при сложившихся обстоятельствах представляется неизбежным.
— Да уж, схожу. А то мне сегодня улетать к себе в Америку, в Вашингтон, и я хотел купить кое-какие вещицы. На память о Париже.
Женщина не сможет определить русский акцент в моем французском. И когда полиция станет ее допрашивать, она расскажет о странном американце, который заходил в магазин и который скорее всего уже покинул Францию.
А в том, что полиция скоро будет здесь, остается все меньше сомнений. Я шагаю к магазину, на ходу прикидывая, что за посетитель мог с утра пораньше навестить мсье Габриэля. Выводы получаются самые мрачные.
На стук в дверь с толстым волнистым стеклом и ажурной кованой решеткой никто не откликается. Тишина в магазине кажется все более зловещей, хотя, правду сказать, через такую дверь я не услышал бы и шума веселой вечеринки с дракой и битьем посуды. Сквозь стекло заставленной какими-то куклами и граммофонами витрины почти ничего не видно. Вздохнув, нажимаю ручку. В ответ замок мягко щелкает и дверь неслышно отворяется.
Теперь, когда путь открыт, мне больше всего хочется повернуться и уйти. Это было бы благоразумней со всех точек зрения. Но через плечо замечаю переполненный любопытством взгляд консьержки. Не в моих правилах отступать под взглядом женских глаз. Тем более что она может очень скоро донесли на меня в полицию. Ну ладно, с богом. Посылаю консьержке несколько натянутую улыбку и вхожу в дом.
Пустой и темный торговый зал, короткий коридор, закрытая дверь в небольшой кабинет. Не раздумывая, достаю платок, оборачиваю им ручку и открываю дверь. В кабинете на полу, неудобно скрючившись и уставив взгляд под низкий резной стол, лежит мсье Габриэль.
Дружба с нашим агентом Лораном стала для Габриэля фатальной. Кровь на голове старика уже стала подсыхать, и сквозь слипшиеся редкие седые волосы почти не видно места, где он ударился об угол стола. Хозяев этого магазина смерть настигает неожиданно и оставляет массу вопросов.
Вопрос первый: если гость провел у Габриэля в магазине не меньше часа, тот наверняка угощал его чаем или кофе. Да, правильно, кофейник еще теплый. Но чашек на столе нет. Кто их вымыл и убрал в буфет? Сам Габриэль? Нет, не Габриэль, а тот, кто сдвинул кресло. И сдвинул уже после смерти старика. Оно стоит так, что Габриэль никак не мог упасть в узкое пространство, ограниченное низким столиком, креслом и диваном.
Мне надо убираться отсюда как можно скорее, но я стою над бедным Габриэлем. Непривычное чувство жалости не мешает мне со злобной мстительностью просчитывать дальнейшие шаги. Мои коллеги далеко не ангелы, и никому из мало-мальски понимающих нашу профессию людей не пришло бы в голову даже ставить так вопрос. Более того, людям нашего рода занятий то и дело приходится наносить вред другим. Кто-то из нас правильно понимает цели, во имя которых это делается, кто-то нет. Но убивать стариков — не наша профессия, и я отказываюсь понимать тех, кто занимается подобным. А в этом деле уничтожены уже двое вставших на пути неизвестно кого. Сначала Турчин, теперь Габриель. О попытке, сделанной в Москве в отношении меня говорить не будем. Кроме того, я не такой уж и старый и беззащитный. Короче говоря, происходящее начинает задевать меня лично.
Хотя бы тем, что разрушает жалкие остатки моих представлений о справедливом устройстве мира.
Пока мир несовершенен и существуют разведки, шпионам следует помнить о полученных заданиях. Окинув комнату взглядом, чертыхаюсь сквозь зубы. Увешанная фотографиями стена. Письменный стол, низенький резной столик, настенный буфет, бюро светлого дерева с массой ящичков и еще картотечный шкаф. Искать здесь что-либо, а конкретно бумаги Лорана, чистейшее безумие. Для очистки совести заглядываю в стол и бюро. Фотографии картин и бронзовых фигур, каталоги, конверты. Чтобы просмотреть все это… Еще какие-то фото. Здесь наверняка не один раз копались до меня. Если что и было, то исчезло.
Фотографии на стене. В них есть что-то нелогичное. Что? Политики, актеры, неизвестные мне лица. Дарственные надписи на представительских фото, которые дают мгновенное представление об уровне связей хозяина кабинета. Лоран с Завадской. Это единственное личное фото. Почему оно здесь? Тонкая рамка и широкое паспарту, окаймляющее изображение. Лоран и Завадская стоят у портрета, с которого улыбается прелестная молодая женщина. Типичный, чистейший Грез. Это они, наверное, на аукционе. Скорее всего…