— О моем появлении у Завадской и в магазине Лорана Гутманису сообщил ты?
— Не ему, а его заместителю. Его зовут Хелле.
— Он что, немец?
— Да. Занимается у Гутманиса вопросами безопасности. Страшный человек. Он, по-моему, дает деньги Андрею, моему референту, чтобы тот доносил на меня.
Бортновский постепенно выдыхается от быстрой череды вопросов и ответов, и я перевожу беседу в эндшпиль, делая, вероятно, ошибку.
— А ты донес на меня. Ты, конечно, не мог знать, что именно последует за этим. Но, в любом случае, ты косвенно виновен в смерти Габриэля, и я хочу, чтобы ты об этом помнил. Это Хелле меня искал, когда ты звонил Завадской?
Бортновский молча мотает головой, избегая смотреть мне в глаза. Но так я и сам делать умею, особенно когда приходится врать.
— Смотри на меня и отвечай!
— Ну хорошо. После встречи у Завадской он вызвал меня, спрашивал о новых людях. Я рассказал ему, что видел тебя. Где ты работаешь, он и сам выяснил по своим каналам, или просто догадался. Больше я ничего не говорил, потому что за картины и отмывку денег он мне самому голову оторвет. А тогда он пришел ко мне в офис и заставил тебя разыскивать. Я не знал, что было ему нужно. Честное слово!
— Ну если «честное слово», то я, конечно, тебе верю. Что случилось с Лораном?
— Не знаю.
Бортновский произносит эти слова уже на последнем издыхании. Глаза у него потускнели, лицо осунулось и побледнело. Этот день ему дался нелегко. И я оставляю Леонила в покое. Почти все его ответы похожи на правду. Особенно в части его доноса на меня Хелле.
Трапеза завершается в недружелюбном молчании. Мы выхолим на улику в сумерках и молча идем по рю Лафайет к машине Бортновского. У меня к моему спутнику еще масса вопросов, касающихся Лорана, но он и без того достаточно обозлен. Пусть остынет, продолжим в следующий раз.
Бортновский не просто остывает, он понемногу приходит в себя. Надо отдать должное, удар он держать умеет. После коротких и мрачных размышлений он встряхивается, вдыхает прохладный вечерний воздух, смотрит по сторонам со странной улыбкой, покопавшись в карманах, на ходу бросает нищему несколько монет, как будто этим подаянием хочет заручиться поддержкой свыше. Поддержкой в чем? Что-то очень уж быстро к Леониду вернулся его неискоренимый оптимизм.
У машины он напряженно спрашивает, как будто переступает последний рубеж:
— Подвезти?
— Отчего ист?
Тряхнув головой, Бортновский кусает губу и решительно бросает:
— Садись!
В машине он насупленно шарит по карманам, достает ключи и заводит двигатель. Затем, кряхтя, лезет под сиденье, достает небольшой блестящий пистолет и направляет на меня.
Могу представить, как мы выглядим со стороны — два мужика, с сопением дерущиеся за пистолет в тесной полутьме автомобиля. Преимущество в силе и тренированности сказывается очень скоро. После короткой ожесточенной борьбы, стараясь не сломать Бортновскому толстый указательный палец, выворачиваю кисть и отбираю оружие. Теперь больше всего мне хочется этим пистолетом как следует дать моему соседу по его лысой голове. Но профессия сделала меня сдержанным. Отдышавшись, в насколько возможно корректной форме излагаю свои соображения.
— Ты что же, играть надумал, гангстер с Нижней Масловки? А если я тебя сейчас пристрелю, придурок? Или сдам в полицию? Где ты взял пистолет, и кто тебя надоумил меня убивать?
Такого количества вопросов хватило бы для двухчасовой неторопливой беседы, но Бортновский и не собирается отвечать. Шипя от злости, он растирает руку и смотрит на меня с тихой ненавистью. В принципе, такой или подобной реакции следовало ожидать. Я не думал только, что Бортновский возит под креслом машины пистолет. Но что ни делается, все к лучшему — после неудачной попытки лишить меня жизни он должен окончательно сломаться.
— Ну что ты на меня уставился так, как будто именно я создал тебе все проблемы на свете? Тебе психиатры не говорили, что причины бед надо искать прежде всего в себе самом? Обвинять в них окружающих — удел хронических неудачников.
Я, видимо, задел больное место, потому что Бортновский все-таки решает ответить на часть моих вопросов.
— Никго меня не надоумил! И в полицию ты меня не сдашь, побоишься. А проблемы мои действительно из-за тебя.
В своих ответах Бортновский благоразумно воздерживается от обсуждения моей идеи пристрелить его. Но насчет источника своих проблем он отчасти прав. И я примирительно говорю:
— А пистолет где взял?
Попыхтев, Бортновский недовольно отвечает: