- Да чем им плохо жилось? У нас председатель был - что твой царь…
- Мозги у тебя засохли, - с сожалением констатировал Соломон. - Два и два сложить не умеешь.
- А тебя за такое сложение к стенке поставят, - мстительно парировал Сережка Остапенко.
- Болван, - откликнулся Красавчик.
- От болвана слышу.
Оба надулись и долго не разговаривали; Сережка попытался уснуть, но сон не шел. Красавчик сосредоточенно грыз ногти и следил за тараканом, который озабоченно полз по холодной стене.
В двери щелкнуло, приоткрылся «глазок». Какое-то время невидимый соглядатай оценивал обстановку; потом из-за двери донеслись приглушенные голоса. Красавчик забыл о ногтях и стал вслушиваться. До него долетали лишь обрывки слов, и только пару раз - предложений. Сережка тоже слушал, но с большим безразличием.
Голоса начали удаляться, мешаясь с собственным эхом, и вскоре растворились.
Соломон повернулся к другу, нарушил молчание:
- Ты успел разобрать?
- Не-а, - тот помотал головой. - Бухтели что-то, ни черта не понять.
- Я кое-что услышал, - сказал Красавчик. - Они сказали «остров» и еще что-то вроде «коневец». Слыхал про такое?
- Не, не слыхал. Может, мы на острове?
Красавчик прикинул в уме:
- Запросто. Только зачем об этом тогда говорить?
- Чего ты меня спрашиваешь? У них и спроси.
- Кончай дуться. Не хватало еще передраться. Мне почему-то не нравится слышать про острова.
В следующее мгновение Соломон понял, чем ему не нравится остров. Остров подразумевает воду, много воды. А с водой у них связаны слишком неприятные воспоминания.
То же самое пришло в голову и Сережке, но он не сумел это сформулировать.
Майор Жаворонок потеребил воротничок, дернул шеей. Ему не хватало воздуха, в животе образовалась воронка, куда стремительно засасывало все его внутреннее существо. Он ждал уже полтора часа, не меняя позы; не менял позы и адъютант, сидевший за столом и что-то неспешно строчивший. Холодное богатство вокруг - сплошные кожа, карельская береза и дуб - дышало смертью. Майору было нечего бояться, все шло прекрасно, как было задумано, но страх в этих стенах не нуждался в причине.
Резкий телефонный звонок прозвучал для него как выстрел. Адъютант отложил перо, снял трубку, ответил: «Есть», вышел из-за стола и распахнул дверь:
- Прошу, товарищ майор.
Желудочная воронка всосала остатки живого, оставив лишь ледяной разум послушного робота. Чеканя шаг, Жаворонок вошел в кабинет и, щелкнув каблуками, остановился в пяти шагах от огромного стола. За столом сидел полный лысый человек в пенсне. Не обращая внимания на майора, почтительно доложившего о своем прибытии, он перелистывал бумаги и прихлебывал чай из стакана в серебряном подстаканнике. Всякий раз, когда человек брался за стакан, звякала невынутая ложечка. Жаворонок сосредоточился на плачущем ломтике лимона.
- Докладывайте, - негромко произнес толстяк, не поднимая глаз.
- Лаврентий Павлович, все готово - в соответствии с вашими распоряжениями. Дети прошли медицинское обследование и на сегодняшний день признаны абсолютно здоровыми, если не принимать в расчет понятного истощения.
- Какие же они здоровые, если истощены? - возразил тот, аккуратно поставил подпись, отодвинул папку и впился цепким взглядом в майора. - Почему мы не должны принимать это в расчет?
- Лаврентий Павлович, мы исправляем ситуацию. Но это дело не одного дня. Медики считают, что нынешнее состояние объектов вполне удовлетворительное и позволяет приступить к решению поставленных задач.
- А сами вы как считаете?
Жаворонок смешался:
- Лаврентий Павлович, вопросы физического здоровья совсем не в моей компетенции…
- А когда они сдохнут, вы начнете кивать друг на друга, - понимающе усмехнулся Берия. - Но это вас не спасет. Вся бригада отправится под трибунал.
Майор с величайшим усилием взял себя в руки.
- Товарищ Берия, я гарантирую что подростки здоровы, - сказал он твердо.
Хозяин кабинета улыбнулся довольной улыбкой:
- Вот теперь я слышу не детский лепет, а ответственную речь зрелого мужа. Что говорят микробиологи, товарищ Жаворонок?
Майор тоже ощутил удовольствие от того, что имеет возможность сообщить о чем-то важном:
- Они разводят руками, Лаврентий Павлович. В ходе перекрестного облучения подопытных и возбудителей немцы действительно создали совершенно новые виды микроорганизмов. Вернее, возбудители вызывают те же заболевания, что и прежде, но абсолютно устойчивы к новейшим препаратам - я говорю об антибиотиках. Они чрезвычайно агрессивны, и в опытах на животных показано, что соответствующие болезни протекают намного быстрее и тяжелее.
- Почему же выжили эти двое? - с неподдельным интересом спросил Берия.
- Во-первых, у них очень мощный иммунитет. Во-вторых, последнее поколение бактерий на них попросту не испытывалось… Подробный медико-биологический отчет будет отправлен вам сегодня вечером.
Берия похрустел пальцами:
- Пусть ваши умники напишут попроще, чтобы мы здесь, люди простые, поняли.
- Так точно, Лаврентий Павлович.
…Лаврентий Павлович отдавал распоряжения в течение десяти минут. Жаворонок не жаловался на память и мог повторить услышанное слово в слово.
Наконец, Берия отпустил его:
- Свободны, полковник, можете идти.
- Майор, товарищ Берия…
- Полковник, полковник. В Одессе вам крайне признательны. Ступайте.
…Очередная переправа оказалась водной: небольшой военный катер за час с небольшим домчал пассажиров до суши.
Еще издали Соломон и Сережка заметили церковные купола; даже отсюда было видно, что церковные постройки пребывают в упадке, и состояние их неуклонно ухудшается день ото дня.
На берегу бдительность конвоиров немного ослабла: это был остров, и бежать было некуда. Это дало Соломону возможность приостановиться и вцепиться в напрягшуюся руку Остапенко:
- Смотри туда…
Сережка проследил за его пальцем и ощутил дурноту.
Он вовсе не разбирался в кораблях, но этот силуэт узнал бы из тысячи.
В полумиле от берега, окутанный дымкой, стоял на рейде эсминец «Хюгенау».
Глава двадцать четвертая
НОВОЕ КАК ХОРОШО ЗАПОМНИВШЕЕСЯ СТАРОЕ
Остров казался пустынным, нежилым.
За свое недолгое пребывание в монастырских стенах Остапенко и Красавчик лишь раз увидели человека в черной рясе до пят, и то издалека. Их доставили в какое-то старинное здание, на скорую руку переделанное под очередную тюрьму. Там они провели сутки, при них неотлучно находились два вооруженных смершевца. Несколько раз до мальчишек доносился колокольный звон, в котором вопреки ожиданию не было ни одной не то что радостной, но даже обнадеживающей ноты. Правда, Сережка всякий раз, как слышал его, торопливо крестился, с опаской поглядывая на стражей.
Зачем их выдерживали на острове, так и осталось загадкой.
По прошествии времени оба, друг от друга независимо, склонились к мысли об обычной канцелярской неразберихе, помноженной на бестолковщину военного времени. На следующее утро, вскоре после рассвета, их вновь отвели на катер. Настроение у Сережки и Соломона было безнадежным; они почти не отреагировали на тот хорошо предсказуемый факт, что катер взял курс на эсминец.
Лишь когда их отвели в трюм, Сережку пробила крупная дрожь. Но колотило его недолго; в знакомую камеру-палату он входил уже бесстрастно, утратив способность к эмоциональным реакциям.
С Красавчиком творилось то же самое.
На пороге он замешкался, глядя на бурые пятна на полу. Никто не позаботился отмыть кровь Иоахима фон Месснера. Однако стальной брус сидел на месте и был присобачен на совесть; с первого взгляда становилось ясно, что никаким крестом, тем более нательным, его больше не возьмешь.