Так пусть же они нам дадут своих женщин! Пусть разрешат указать в толпе на ту, кого ты хочешь; подойти к ней; взять ее за руку, увести. Пусть будут оправданы эти румяна, эта выставка тел. Не околевать женам от возбуждения.
Молодой самец думает о вступлении войск в завоеванный город. Изнасилование не санкционировано в приказе. Но начальство закрывает глаза на него. Он думает о народах, нравы которых допускали оргию, о приапических таинствах, о сатурналиях, о шабаше в средневековые ночи.
Севастопольский бульвар, улица Сен-Дени, короткие переулки между ними. Простоволосые женщины; высокие прически, затянутые талии, вздувающиеся юбки. На других – шляпы, вуали, иногда и зимнее пальто. Вот что тебе предлагают. Ну да, конечно. На что же ты жалуешься? Не все они безобразны. Ты ищешь добычи? Выбирай любую.
На бульваре темно со стороны неба, светло местами со стороны земли. Только местами. Прохожий плывет от одного островка света к другому. В зонах мрака медленно шевелятся проститутки. Только приближаясь немного, только замедляя шаги, ты уже притягиваешь их к себе. Так это происходило бы, если бы проводить магнитом над аквариумом с металлическими рыбами.
В переулках открываются двери полутемных лавчонок, откуда доносится запах выжатых овощей, перебродивших фруктов. Из других, что подальше, тянет запахом мяса, крови, жира, требухи. Понемногу отовсюду пованивает отбросами, сметьем, тлеющей дерюгой, плесенью в закоулках, тонкими слоями никогда не высыхающей, липнущей к полу студенистой грязи. Из глубины квартала широко несутся ароматы рынка: корзин, ящиков из-под сыра, гнилой капусты, мясных лавок в подвалах, рыбьих внутренностей на свалке.
Проститутки, смотря на Жерфаньона, зовут его движением губ. Он думает об их гниющей плоти. Ему кажется, будто они входят в состав этого сложного запаха, живут в нем, усиливают его. Он чувствует, как этот запах тянется за ними следом, до меблированных комнат, куда они ведут своих клиентов. Он уже обоняет ведро, тазик, серое вафельное полотенце, дырявое, с ржавыми пятнами. Он думает о застарелых болезнях, не унявшемся гноетечении, дремлющей заразе. И уже теряет уверенность в том, что этого достаточно для внушения ему гадливости.
Он выслушивает их приглашения; почти останавливается. Они ориентируются в его сторону, как головастики. Любовницы мусорщиков и золотарей предлагают тебе забаву на четверть часа. Будет ли когда-нибудь жажда у тебя настолько сильна, что ты зажмуришь глаза и запустишь зубы в эти подгнившие плоды?
Да, в сущности, у тебя есть вот это. Вот эти уличные фонтаны. Эта любовь, которую стоя пьешь из облупленной кружки. Не притворяйся слишком привередливым. Проходи без зубоскальства. Тем, кто зовет тебя, отвечай вежливо: "Не сегодня".
Не потому, что твое желание может стать еще острее. Но твое отвращение может ослабеть. Ты, может быть, привыкнешь к этим наглым взглядам, научишься сговариваться о цене, так чтобы желание не слышало торга. Дойдешь, пожалуй, до того, что будешь себе представлять за этим лифом грудь мраморной богини.
Больше не пахнет ничем. Остались ли позади гнилые испарения? Притупилось ли обоняние? Видны спокойные улочки, укромные, немного извилистые. Фонари, эмблемы гостиниц горят на узких, старинных фасадах. По дороге к сутолоке центра вдруг эта чаша, этот своего рода кустарник, тихий и богатый дичью, мимо которого ты прошел бы рассеянно в другой день. Но в этот вечер тебя туда ведет и направляет инстинкт. Как подвешенный на железной перекладине красный фонарь сигнализирует ремонт путей, все огни в этих переулках словно говорят: "Здесь кто-то предается любви". Все безмолвие улицы кажется безмолвием слишком сосредоточенных ласк. Если даже иногда раздается шум экипажа, то как будто для того лишь, чтобы заглушить какой-нибудь крик. Но знает ли крики продажная любовь?
– Добрый вечер, молодой человек. Вы гуляете?
Глаза улыбчивы. Голос нежен. Лицо в сумраке почти красиво. Лицо продажной женщины, почти подобное лицу желанной. Любовь за деньги, распустившаяся почти такою же улыбкой, как приносимая в дар.
Жерфаньон прислушивается к себе. Не столько к тому, что складывается в нем как решение, сколько к внутреннему звучанию решения, к знаку, которым оно отметит его участь.
Временно утолить желание. Только так, чтобы потом иметь терпение. Не слишком думать о способах. Ты, может быть, заморишь червячка. Вот когда тебя перестанет мучить этот одуряющий приступ голода, тогда-то ты и сможешь найти женщину, женщину по себе. Да, но признать себя побежденным! Можно успокоить похоть. Но через час ты будешь снова человеком, которому ни одна женщина не принадлежит; ни одна в этом огромном городе, вплоть до фортификаций, до отдаленнейших пригородов. И впервые ты будешь сознавать, что ты сдался. Ты сдашься.
Женщина идет подле него мелкими шажками, бросает ему ласковые фразы, обращается к нему то на вы, то на ты. Она не очень молода. Немного полна. Имеет вид снисходительный и покровительственный. У нее вид хорошенькой, еще свежей мамаши, которая знает детские пороки, детские мучения и сочувствует им, и втайне их облегчает.
Жерфаньон отвечает малодушным тоном:
– Не сегодня.
Она не обижается, но настаивает, приветливо улыбаясь:
– Отчего не сегодня? В другой раз мы, может быть, не встретимся. Вы мне нравитесь, право. Если у вас денег мало, то вы мне дайте сколько хотите. Только подарочек. Мне не хочется отпускать такого красавчика, как ты.
– Нет, в другой раз. Я еще приду сюда. Я вас наверное узнаю. Буду вас искать на всех этих улицах. Даю вам слово.
Она делает грустное лицо. Опускает голову, слегка съежившись, как разочарованная женщина, близкая к слезам. Протягивает ему губы.
Он целует ее, несколько мгновений прижимает к себе, затем удаляется быстрыми шагами.
На небе нет уже никакого собственного освещения. Его красноватые тона исходят от земли.
Холодный, но не морозный воздух почти неподвижен. Он слегка увлажняет тротуары. Покрывает стекла первой завесой.
Тогда-то начинает плотская любовь сочиться мало-помалу из всей толщи Парижа, как лимфа, и медленно собираться. Откалываются пары от толпы, и никто на это не обращает внимания. Другие любовники сходятся по точно рассчитанному маршруту.
Выходит женщина из большого магазина, держа за бант двуцветной ленточки покупку; она послужит ей оправданием. Подзывает закрытый фиакр, едет в нем до какого-нибудь перекрестка, а оттуда следует в десяти шагах за знакомым силуэтом. Другая уходит от подруги, у которой должна была пить чай, и пожимает ей руку, заранее благодаря за благоприятные свидетельские показания в случае опасности. Третья входит в одни двери собора, выходит в противоположные, перекрестившись и преклонив колено перед главным алтарем, и по длинному темному тротуару добирается до укромной квартиры, где ее поджидает перед камином друг детства ее мужа. Белошвейка, посланная хозяйкой в отдаленный квартал, встречается в ресторане метро с плешивым господином, чьей любовницей она стала три недели тому назад. На площади Республики, в кафе Отеля Модерн, коммерсант из провинции заводит разговор с приличного вида кокоткой и думает, что у него есть в распоряжении добрый час времени, который бы с нею можно было провести в номерах по соседству, прежде чем засесть за корреспонденцию. На бульваре Гренель солдаты Военной школы входят в закрытый дом, где когда-то Кинэт проделал неудачный опыт. Содержательница дома свиданий просит изящного иностранца подождать в розовой гостиной светскую женщину и танцовщицу из "Олимпии", вызванных ею по телефону. А где-то в другом месте пьяный каменщик грозит девке, плохо ему отвечающей, задушить ее на скомканной постели.