Впрочем, Лолерк сказал в конце концов, как бы в ответ на одну из мыслей Кланрикара:
– Удивляет меня, что Сампэйр не масон.
– Да, странно, – сказал Дарну. Кланрикар решился переспросить:
– Он не масон? Ты уверен?
– Совершенно уверен, – ответил Лолерк. – Я это знаю от Ротвейля.
– Значит, Ротвейль – масон?
– А ты не знал? Лигвэн – тоже. Ротвейль даже имеет очень высокую степень.
– Он чуть было не обратил меня однажды в масонство, – вставил Дарну.
– И меня, – сказал Лолерк.
Кланрикар не скрыл своего изумления. Ему было трудно представить себе, как мог этот пузатый Ротвейль с налитыми кровью глазами, обычно хранивший на собраниях молчанье, за которым, по-видимому, ничего не таилось (его участие в беседе почти всегда выражалось только в одобрительном кивке или в приветливой улыбке), как мог он, вне своей обувной торговли, занимать выдающееся место в какой бы то ни было иерархий, а особенно обращать людей в свою веру.
Лолерк объяснил:
– Ты знаешь, что Ротвейль – не первый встречный. Прежде всего, он человек с широким образованием. Лиценциат философии, если не ошибаюсь; большая духовная культура. У него магазин обуви… Ну что ж! Магазин перешел к нему от отца, он довольно ленив, и ему выпало совершенно обеспеченное положение, дающее ему, кроме досуга, – оттого что приказчики освобождают его почти от всяких хлопот, – тысяч шестьдесят доходу.
– Он еврей?
– Наполовину, кажется. Мать у него, говорят, была христианкой. В обществе он не блистает, согласен. Но беседа с ним наедине производит другое впечатление. К тому же у него есть качества, для некоторых ролей ценные: как раз его молчаливость; знание людей; крайняя преданность друзьям, как мне кажется; способность давать дельные советы и принимать большое участие в чужих делах без видимых выгод для себя… Я убедился в этом при довольно серьезных для меня обстоятельствах.
– У него есть одна очень редкая способность, – прибавил Дарну. – Он слушает тебя так, как мало людей умеют по-настоящему слушать, и спустя полгода помнит во всех подробностях то, что ты ему изложил, словно речь шла об его собственных заботах.
– Это для меня неожиданно. И он вам рассказывал интересные вещи о масонстве?
Дарну обменялся взглядом с Лолерком, как бы вместе с ним обдумывая правильный ответ.
– Если угодно. Мне он скорее внушил любопытство. Даже его умолчания, не слишком предумышленные, а обусловленные его характером, его манера говорить: "Да, да. В этом вы тоже разберетесь. Я вас как-нибудь сведу с тем-то", – все это подзадоривает тебя. Вероятно – он играет у масонов роль поворотного круга. Не правда ли, Лолерк?
– Да, пожалуй.
– Получается такое впечатление, будто он направляет людей друг к другу или по определенной колее. Мне легко себе представить государственного деятеля, даже одного из самых видных, который приходит к нему вечерком и спрашивает: "Принять ли мне портфель?" или же "Предложить ли такому-то министерство внутренних дел, финансов?"…
– Ты смеешься? – сказал Кланрикару Лолерк. – Но это действительно происходит в таком роде.
– Это невероятно.
– Напрасно ты так думаешь, – продолжал Дарну. – Я уверен, что когда они между собою говорят: "Ротвейль считает, что…", то это имеет огромный вес. Им, должно быть, известно, что вне самого масонства степенью своей он, быть может, очень дорожит, у него нет никаких честолюбивых замыслов. Во всех кругах нужны такого рода люди. Ясного ума, в доверчивом контакте со всеми, очень осведомленные, знающие изнанку многих дел и тем самым держащие некоторых людей в своих руках, личного честолюбия не имеющие. Таких людей немного. И они, естественно, становятся арбитрами.
– Вроде президента республики.
– Да, в общем, это так!… В отношении меня он понял, что масонство не может соблазнить меня одной только надеждой на благосклонность инспекции начальных школ и на повышение по службе… Я, впрочем, считаю его вполне способным не обескураживать неофитов, являющихся к нему именно с такими намерениями. Это, вероятно, человек, полагающий, что всякий кандидат хорош, если исключить серьезные пороки. Надо только подыскать для него затем подходящее место. Итак, со мною он говорил о некоем Ланньо… С тобою тоже, Лолерк?
– Да. Но не только о нем.
– Ланьо, говоришь ты?
– Нет, Ланньо.
– Кто же такой этот Ланньо?
– Чрезвычайный авторитет у масонов. Но не в сфере Ротвейля, а в совершенно иной. Они, по-видимому, очень дружны между собою; при строго разграниченных областях компетенции. Они влияют в различных направлениях. Ротвейль, хоть он и лиценциат философии, не парит в сфере чистых идей. Он истый масон, как другой кто-нибудь истый христианин, но предоставляет другим изощрять учение. Его дело, как мне кажется, руководить людьми, внутренней политикой Великого Востока. Ланньо, насколько я мог понять, это их мыслитель или даже богослов. Тот, кто решает догматические споры; кто лучше всех может объяснить глубокий смысл обряда или верховный идеал масонства, по крайней мере, то, что он считает полезным тебе открыть. К нему-то и обращаются братья, для которых орден действительно является церковью, а масонское учение – религией посвященных. Я не знаю даже, высокая ли у него степень. Он держится в стороне от всякой видимой власти, почестей, управления, кухни. Это подобие тех монахов, о которых приходится слышать подчас; они живут в глухом монастыре, без всякого официального сана, но с ними советуется папа, прежде чем разослать энциклику.