— Ах! Париж! Бульвары! — комически простонал Лабер-же. — И стаканчик доброго пива!
— И последнее. Поскольку вы, Лаберже, не можете попасть наверх, нам придется спуститься к вам. Оттуда мы и начнем исследование пещеры… Мистер Бобби, у вас есть возражения против этого плана?
— Никаких! — ответил Бобби, выпятив грудь. — С ври-лием я готов идти хоть на край света!
— К несчастью, край нашего света сейчас довольно близок… Начнем. Мистер Бобби, оставайтесь на месте. Я вернусь во Врилиолет, в бедную изувеченную машину… Мне нужно кое-чем запастись. Мистер Бобби, вытяните руку со светильником и посветите мне…
Сэр Атель подтянулся и забрался в кабинку. Через пять минут он появился с небольшой коробочкой и мотком провода толщиной с мизинец в руках.
— А теперь, дорогой мистер Бобби, окажите мне честь и поднимите руки. Я обвяжу вас под мышками и спущу к вашему другу, месье Лаберже. Вы не возражаете?
— С этого момента позвольте считать, что я на службе, а вы — мой начальник…
— Perfectly well! Go on![35]
Через минуту Бобби был прочно обвязан и, с врученной ему сэром Ателем коробкой в руках, скользнул в отверстие, позволявшее свободно спускаться в вертикальном положении.
Начался спуск.
Пять метров! Лаберже был прав. Все прошло гладко.
— Бобби у меня в руках! — крикнул Лаберже. — Сердце так и колотится… Кстати, а как вы собираетесь к нам присоединиться?
— А вот как!
Сэр Атель, гибкий и мускулистый, повис на руках на краю отверстия, разжал руки, упал вниз, покатился по полу и сразу вскочил на ноги. Миг спустя он зажег свой фонарь.
— Примите по таблетке Бертло, — сказал он. — Нам понадобятся все силы.
— Неплохо, — заметил Лаберже, разжевывая таблетку, — но с отбивной не сравнишь…
— Нам не до чревоугодия. Коробку, мистер Бобби!
Сэр Атель открыл коробку и достал два стержня, которые также превратил в фонари и вручил своим спутникам.
— Осмотримся, — сказал он.
Двигаясь гуськом, они стали осматривать громадное подземное пространство, ставшее их тюрьмой. Сэр Атель шел впереди.
Внезапно он испустил крик радости.
— Есть проход…
Сэр Атель только что заметил очень длинную и узкую трещину, казалось, проделанную в стене топором.
— Мы спасены! — оптимистичным тоном заявил Бобби.
— При условии, — заметил сэр Атель, — что этот коридор, который кажется мне очень узким, нас куда-то выведет…
— Везде лучше, чем здесь!..
— Это правда, — согласился Лаберже. — Только подумать, что сейчас над нами ходят, прогуливаются, шутят парижане!.. А прямо над моей головой, возможно, находится пивная! Ну да ладно! Куда, черт побери, подевался наш англичанин?
Пока он говорил, сэр Атель решительно шагнул к трещине и исчез из виду.
— Постойте там! — крикнул из трещины ученый. — Нам не стоит рисковать всем троим!
Последовало долгое молчание. Затем раздался голос:
— Идите сюда!.. Только осторожно, спуск довольно крутой…
— Спуск! — вздохнул репортер. — Ах! мы и не собирались спускаться, как говорил старина Корнель. Кто знает, дружище Бобби, может, мы выберемся отсюда к антиподам, на какой-нибудь неизвестный остров в Тихом океане… Мне-то все равно, но идти придется долго, а у меня через два часа назначено свидание на улице Тетбу![36]
И он быстро протиснулся в туннель, задевая за стены широкими плечами. Бобби послушно двинулся следом.
— Ну-с, что вы думаете о нашем положении, месье дю Вриль? — спросил репортер, нагнав сэра Ателя.
Ученый, расставив ноги, освещал лучом света вернюю часть стены.
— Вы не геолог? — спросил он Лаберже.
— Хм! Я имею некоторое представление о геологии, как и обо всем остальном… Хороший журналист должен во всем разбираться — а вдруг окажешься на конференции в Сорбонне, посвященной вращению земного шара…
— Хорошо! Вы меня поймете, а это все, что требуется… Должен признаться, я крайне поражен. Как и вы, я не знаю, на какой глубине мы находимся; поэтому я не мог представить себе строение слоев. Окружающие нас породы относятся к последней эпохе третичного периода, которую мы называем миоценом. Вслед за ним начался плиоцен… Именно в это время сформировалась почва, на которой стоит ныне Париж…
— В таком случае, — сказал Лаберже, с сожалением закуривая свою последнюю сигарету, — это было задолго до 1830 года…[37]
— С тех пор прошли сотни тысяч лет…
36
Эта улица с XIX в. известна и описывалась в литературе как место, где жили куртизанки и содержанки состоятельных парижан.