Все радикальные европейские силы подняли вопрос о политзаключенных. Это вопрос не только солидарности, но и, прежде всего, силы и влияния. Когда буржуазия пытается подавить протест с помощью репрессий, задача революционеров – преодолеть угнетение и вырвать заложников из рук государства. Альтернативы нет.
Красные бригады удерживали судью Сосси с 18 апреля 1974 года, а мы в начале мая похитили Балтасара Суареса, генерального директора банка Бильбао. В Германии, несколько месяцев спустя, Движение 2 июня похитило Петера Лоренца, кандидата от ХДС на пост мэра Берлина. В ходе борьбы против фашистской диктатуры, мы заимствовали опыт и старались не повторять ошибок наших товарищей из Италии и Германии. Мы принадлежали к одной и той же революции, к одному и тому же «партизанскому поколению».
Следующим летом мы приумножили число атак против экономических и политических интересов диктатуры в Европе.
Я был арестован в Париже в декабре 1974 года и предстал перед SSC[17] по многочисленным обвинениям, включая нападение на испанское консульство в Тулузе.
Находясь в тюрьме, мы поддерживали очень тесные связи с антифранковским сопротивлением и автономными группами Пиренейского полуострова и внимательно следили за первыми шагами новых молодых организаций.
В декабре 1975 года Франко, наконец, умер в своей постели. Наступила фаза «демократического» перехода, а вместе с ней и амнистии. Хуан Карлос помиловал нас в марте 1977 г. (Это была не первая моя амнистия. В 1974 году Жискар уже “простил” некоторые мои акции). Однако помилование было частичным, поскольку мое пожизненное изгнание с территории Испании осталось в силе. И фактически нас всё ещё держали под стражей. Мы оказались в числе последних политических заключенных диктатуры века.
Благодаря упорной борьбе всех антифранковских сил, нас наконец-то освободили в начале мая 1977 года. И снова частично: мы находились под домашним арестом и должны были каждую неделю являться в полицию Тулузы. Мы еженедельно отмечались, но условия домашнего ареста конечно же не соблюдали. Шесть дней из семи мы жили в подполье, уклоняясь от слежки и наблюдения. Таким образом, одновременно мы могли участвовать и в координации южных групп с оппозицией в Барселоне, и в наступлении вооруженных групп в Милане, и в нашей автономной секции в Париже.
Образование Прямого действия в парижском регионе в конце 1970-х годов было не единичным фактом объединения нескольких бойцов, а закономерной вехой развития автономного революционного движения. Организация создавалась более полутора лет в пылу словесных баталий и боевой практики.
В июле 1977 года на ферме под Тулузой некоторые бывшие гари организовали встречу с новым руководством NAPAP, чтобы скоординировать два боевых центра и разработать новую совместную тактику.
Мы осознавали ограниченность опыта NAPAP, поэтому решили создать новую структуру. Это был не формальный акт, это был фундамент, плод осмысления революционной практики. Организация была детищем борьбы и её оружием. Она стала инструментом объединения и авангардом народного противостояния.
У NAPAP не было ясности в вопросе вооруженной борьбы. У них царила путаница, неясно было, чем, по их мнению, должен заниматься партизан. Их анализ не предлагал актуальных жизнеспособных решений. Они не видели диалектической взаимосвязи между движением пролетарской автономии и партизанщиной, да и NAPAP толком не занимался ни тем, ни другим. Они говорили, что не хотят быть «делегатами агрессивных действий, будь то аплодисменты или шипение». Их пытались вовлечь в реальную борьбу, в партизанскую войну, но они оказались просто неспособны разрешить свои противоречия и в конце концов решили самораспуститься.
Перед лицом развития государственно-монополистического капитализма и предательства левых и профсоюзных организаций, вооруженная классовая борьба стала инструментом разоблачения и обличения варварства системы. Это особенно актуально в «обществе спектакля», когда сама революция коммерциализируется, становится бессмысленным зрелищем на потеху миру потребления.
Так, по мнению Лотты Континуа, «десятилетия ревизионистского контроля над пролетариатом, избирательной, парламентской и профсоюзной политики, градуалистской теории захвата власти, привели к серьезной путанице в массах, сделали туманным и изменили необходимость качественного скачка от капитализма к социализму через вооруженную классовую борьбу. Мы должны вести […] постоянную идеологическую пропаганду, которая заставит людей осознать необходимость вооруженной борьбы против буржуазного угнетения» (18 апреля 1970 года). Точно так же, год спустя, для Potere Operaio, «без теории и практики насилия революционное движение никогда не сможет найти стратегию свержения господства капитала и установления власти рабочих». Вооруженная борьба была революционной сущностью. Это связь между политической практикой, новаторской критикой и целью – победой прогрессивных сил. Именно в ходе вооруженной борьбы куется эта победа.