Анализ оппортунистов грешил не только личными амбициями и соглашательством, он и в целом был двояким и ложным.
Во-первых, даже после сокращения протестного движения после 68 года, новый статус-кво не удовлетворял аппетиты правящего класса. Система обречена на дисбаланс, в каждой капиталистической стране нарастают внешние и внутренние конфликты. О каком умиротворении или отступлении от классовой борьбы можно говорить в таких условиях? На руинах фордизма, под давлением падения нормы прибыли, у буржуазии нет выбора, кроме как создать новую модель накопления и уничтожить “государство всеобщего благосостояния” и завоевания социальной борьбы. Эти потрясения никогда не проходили мирно, порождая жестокие репрессии (военно-полицейские и экономические), на которые пролетарии исторически отвечали сопротивлением.
Доминирующая идеология могла изо всех сил пытаться скрыть эту реальность в путанице второстепенных, националистических или религиозных конфликтов, но сама реальность никуда не девалась и обрекала на нищету и войну сотни миллионов людей. Выхода не было.
После нескольких десятилетий институционального сотрудничества реформистские левые вновь продемонстрировали, что они готовы пожертвовать всем ради электоральной практики, которая стала их навязчивой идеей. С середины 1970-х годов все секции основных конфедераций получали одинаковые инструкции: выступать за смягчение конфликтов, чтобы не помешать переходу власти к левым на выборах в законодательные органы весной 1978 года. В 1968 году и с тех пор «разве профсоюзы не пытались потушить «пожар восстания» вместо того, чтобы раздувать его? И разве коммунистические партии не «пожертвовали» потенциально революционной ситуацией во имя электоральных интересов?»
Повсюду оппортунистическим силам приходилось изолировать и устранять радикалов, которые становились все более многочисленными в 1973–1975 годах, низовые движения: забастовки, захваты заводов и университетов, борьбу против секвестирования бюджета (принудительное сокращение расходов, обычно социальных), абсентеизм (бойкот выборов избирателями), саботаж и т. д. Повсюду системным профсоюзам приходилось переламывать эту волну, чтобы возобновить переговоры о минимальных требованиях.
С французской весны 1968 года и итальянской осени 1969 года мы знаем, что революционному подъему вредит не только контроль над борьбой со стороны системщиков, но особенно интеграция профсоюзов в «хорошее функционирование» системы. Профсоюзное действие, играющее аналогичную партии роль на сцене буржуазной «демократии». Рабочие профсоюзы и левые партии сами стали столпами эксплуататорского строя, незаменимыми экономическими, политическими и идеологическими винтиками капиталистического способа производства.
Для пролетариата дуэт «партия – профсоюз» устарел. Из-за вырождения этих инструментов социальной борьбы, великие восстания 1960-х годов стали историческим переломом. Но старые левые все еще умирали. И их интриганская агония, похоже, продлится до следующего революционного подъема. Соглашатели пытались мимикрировать под “новых левых”, но им удалось лишь развратить мелкие движения, которые были не в состоянии защитить свою автономию и, втянутые в орбиту крупного игрока, гибли вместе с ним.
Пойдя на компромисс с консерваторами и социалистами метрополии, которые превратились в чуждые интересам пролетарской борьбы маски либерализма, старые левые уже даже не пытались скрыть свою функцию по поддержанию нынешней системы и предательству интересов рабочего класса. Как в империалистических государствах, так и в зависимых странах, реформистский путь больше не давал ни малейшей надежды на освобождение массам, обманутым ревизионистской идеологией. Трудящихся кинули на растерзание господствующему классу, жаждущему восстановить своё положение и прибыль.
Для нас автономная борьба объединяла самые разные противостояния: борьбу рабочих на заводах, рабочих-иммигрантов, гомосексуалов и женщин, квартальных комитетов и т. д. – с автономной борьбой пролетариата. Мы говорим об автономии пролетариата как о радикальной критике господства наемного труда над всеми условиями жизни. Независимая от институтов старой левой, эта автономия отвергала все аспекты гегемонии буржуазии. Мы выступали за полный разрыв с «буржуазными политическими институтами (государство, партии, профсоюзы, правовые институты и т. д.), экономическими институтами (вся буржуазия) и социально-политической системой».), культурными институтами (господствующая идеология) и нормативными институтами (обычай, буржуазная «мораль») (Collettivo Politico Metropolitano, 1970).