Она прожила еще месяц у меня, а потом уехала, это было ее решение, и я не стал удерживать, говорят любишь – отпусти, в корне не согласен, но не стал задерживать, не просил, не убеждал. Осталась у меня от нее только разбитая чашка, которую Света забыла, а может, специально оставила, на память. Теперь она у меня на подоконнике стоит, иногда беру ее в руки и слышу ее голос, слова, смех, чувствую тепло рук, что держали ее, и много, много еще чего, что знаю только я.
Долгие дни одиночества породили во мне странную привычку, которую я не замечал раньше за собой – одиноко гулять по Парижу до часу ночи. В этом было что-то особенное, во-первых, ты забываешься от навязчивых мыслей и воспоминаний, которые тебе не дают покоя ни днем, ни ночью, начинаешь лучше ориентироваться в мегаполисе даже с ограниченным освещением; во-вторых, знакомишься с историей и архитектурой Парижа, который даже ночью освещен необыкновенно со вкусом; ну а в-третьих, мне просто приятно, и не потому, что не каждому дано в этом мире увидеть этот великий город, а просто почувствовать себя его частичкой, прикоснуться к вечному, оставаясь при этом самим собой. Не знаю, может, лет через двадцать-тридцать, когда я превращусь в брюзжащего парижанина с двойным подбородком, не оборачивающегося даже на аппетитные попки проходящих мимо девиц, может, тогда и пройду мимо Лувра, так просто, как спешащий прохожий, не замечая его, или возле дворца Пале-Рояль, который был построен для кардинала Ришелье и, обратите внимание, поначалу он так и назывался – Пале-Кардинал! Здесь все пропитано духом всемогущего политика. Здесь прятали Луи четырнадцатого («короля-солнце») в смутные времена. Позднее солнцеликий суверен в одном из флигелей дворца будет заниматься любовью с герцогиней де Лавальер, и там же она ему родит двух внебрачных сыновей. Il est pas belle la vie!!! Но сегодня это не тот случай.
Вот и сейчас я вышел из метро и через пару минут оказался где-то возле парка Тюильри.
Когда-то тут делали лучшую черепицу во всей Франции. Вынутую из земли глину прямо здесь, на месте, превращали в неплохое покрытие для крыш, в стране, где дожди не редкость. Так продолжалось довольно-таки долго, пока к власти не пришла рыжая королева Мария Медичи и не разогнала местных ремесленников, соорудив на этом месте гигантский по тем временам сад. Его аллеи расходятся на все четыре стороны: на востоке – Карузель, на западе – площадь Согласия, на север выходит бульвар Риволи, Сена – на юге. Будучи женщиной энергичной и умной, после смерти супруга она сосредоточила в своих руках огромную власть. Своевременная женитьба короля на Марии Медичи помогла расплатиться Франции с долгами, большую часть которых они и должны были ее семье, а потом как обычно – интриги, яд, Варфоломеевская ночь, падение, изгнание – все как у царствующих монархов тех времен.
Когда ты одинок среди людей, когда остался без старых добрых друзей, когда каждое твое новое знакомство для тебя так же бесценно, как вода и воздух, которым ты дышишь, начинаешь понимать всю мудрость пословицы: добрый друг лучше сотни родственников. Однажды совершено случайно судьба меня свела с одним интересным человеком.
С работы послали меня на медицинское обследование, так полагается, каждый год надо идти и проверяться. Я посидел немного в коридоре, поерзав мягким местом на неудобном стуле для ожидающих, вскоре меня вызвали по фамилии, я вошел в кабинет к врачу. За небольшим столом сидел высокий седой доктор с серебряной бородкой и добрым лицом, морща высокий лоб, он что-то напряженно записывал в кожаный блокнот.
Я стою в дверях, дорогая авторучка бесшумно бегает по бумаге, лишь изредка поскрипывая, тишина. Кинув быстрый взгляд поверх очков на меня, видно, чтобы воочию убедиться, что это именно я, а не кто-то другой, он переспрашиваете мое имя и предлагает сесть. Тут же почему-то интересуется, давно ли я во Франции, потом легким жестом тонкой кисти показывает на топчан для дальнейшего обследования. Слушает легкие, стробоскоп холодом скользит по коже, чувствую, как остановив на минуту обследование, он интересуется длинным шрамом, оставшимся от ранения осколком разорвавшегося недалеко от меня снаряда.
Первое время даже в Париже простой хлопок глушителя возвращал меня в прошлое, выкидывая из реальности, каждый раз заставлял жутко вздрагивать всем телом. Тогда, ранним майским утром, я чудом выжил, чуть в сторону, и фрагмент разорвавшегося снаряда полоснул бы меня по голове. Атака была настолько неожиданной, что я еле успел прыгнуть и укрыться в яме с вонючей грязью, истекая кровью, почти пять часов, а может и больше, полуживой я пролежал в воде с лягушками, которые через пару минут стали прыгать по мне, как по траве. Свежеокровавленная одежда клеем липла к телу, причиняя боль при каждом движении.