– Дорогой, дела у тебя не ахти как, – глаза ее лукаво смеялись.
– А у тебя?
– А у меня порядок, – показала три бумажки по двести евро, – покер!
– Ты играешь в покер?
– Даже выигрываю, мальчик. Брось этого дурацкого однорукого бандита, пойдем вниз, там рулетка есть.
Внизу огромного зала стояли один за другим восемь столов с рулеткой, почему-то подсчитал я, стараясь наивно прикинуть прибыль, которую имеет казино с каждого. Крикливые голоса крупье, вечерние искрящиеся платья девиц, подозрительные типы в белых костюмах, тонкие запахи дорогих духов, и в этом хаосе человеческих пороков и безнравственности везде чувствовалась ненасытная власть денег.
Поставить на двадцать один и замереть, чувствую, как в висках неровно пульсирует кровь, находясь среди неизвестных тебе людей, бросающих исподлобья желчные взгляды друг на друга в ожидании остановки крутящегося колеса рулетки. Какой-то тип с цветным галстуком на тонкой шее что-то шептал на ухо своему соседу, кивая головой на нас. Я посмотрел ему в глаза, и он мне гадко улыбнулся, неряшливо одетый тип, с рубашкой навыпуск из-под пиджака, стоящий за мной, тяжело дышал алкогольным перегаром прямо в затылок. Лишь только бледный крупье в черном костюме, с холодным выражением лица, как на мраморной статуе, сохраняя спокойствие, невозмутимо наблюдал за всеми с высоты своего кресла. Стефания как дикая кошка вцепилась мне в руку своими маленькими коготками, затаив дыхание, как все, с нетерпением ждала остановки колеса рулетки, в надежде, что коварный шарик упадет все-таки на ее число.
– Дорогой, ты мог бы принести чего-нибудь выпить, в горле совсем пересохло, – не выдержала она. Я понял, что мешаю ей сосредоточиться, послушно направился в сторону бара просить стаканчик виски и бокал шампанского.
– Народу сегодня немного? – спросил бармена долговязый тип с прыщавым лицом, стоящий рядом со мной.
– Да нет, как обычно, после полуночи только начнут собираться, – ответил тот.
– Главное не количество, а качество, – многозначительно произнес тип, смотря прямо на меня, – не правда ли, monsieur?
– Возможно, я не знаю, я тут проездом. – Тип и бармен стали громко смеяться то ли над моим остроумием, то ли еще над моим нелепым ответом, не поняв юмора, но все это было мне безразлично. Там, в конце зала, была Стефания, окруженная неизвестными мне людьми, полными денег, мещанского высокомерия, и мне очень не хотелось оставлять ее одну. Около стола, где я ее оставил, что-то происходило, он был теперь облеплен со всех сторон, и все вместе то громко охали, то хохотали.
Посреди всей этой разношерстной толпы стояла Стефания, она была в ударе, шутила с каким-то новым стариком напротив, либо отвечала сразу всем. Увидев меня, она по-детски воскликнула:
– Эдди, смотри сюда, – показывая на гору фишек перед собой.
– Эдди, где ты ходишь, еще немного, и мы уедем отсюда на моем Bentley, – передразнил ее голосом молодой парень в белом костюме, и толпа дружно засмеялась.
В тот вечер мне пришлось приложить немало усилий, чтобы вытащить ее из этого вертепа. То она не хотела выходить, то последний раз, ну подожди, дорогой, ну куда ты все время спешишь, ее лицо просто светилось от азарта, такой я ее видел первый раз.
Мы вышли из казино с выигрышем в три тысячи евро с хвостиком и понеслись на другой конец города, чтобы поужинать в японском ресторане.
Улица Sante-Anne, японский квартал в Париже, в восьмидесятых годах здесь стали появляться первые эмигранты из Страны восходящего солнца. Парижане в шутку называют эту улицу Маленький Токио, но только здесь можно отведать лучшую японскую кухню в городе, правда от цен которой шарахаются сами приезжие японцы.
Суши и сашими запивались теплым саке, потом смеялись над произношением официанта-японца, который с серьезным видом обслуживал их. В жизни любого человека бывают счастливые времена, которые он будет помнить всю свою последующую жизнь, всякий раз сожалея, что оно так коротко. В тот день их маленькое счастье лилось водопадом, разбиваясь внизу об камни на тысячи мелких брызг наслаждений, улетая вверх пылью короткой радости, оно было во всем – в случайном взгляде, в улыбке, в шутке. Ему казалось, что он знает ее сто лет, удивляясь всякий раз, как же он жил без нее до сих пор, но на самом деле он ничего не знал о ней, и это было его самой большой ошибкой. Время пролетело в тот вечер так быстро, что они и не заметил, как были уже дома. Она стояла полуобнаженная перед зеркалом и вынимала серьги из ушей, светлые локоны падали на смуглые плечи, сводя с ума неземной красотой, словно женщина с картин Веласкеса.