Мы шли по длинному коридору, заваленному по бокам разным хламом в виде кусков материи, воротничков, рукавов, я чувствовал злорадный взгляд и постную улыбку мне в спину, предвкушая бесплатное представление у шефа.
– Привет, Эдди, как дела идут? – как всегда бодро спросил он.
– Да вроде неплохо, патрон.
– Да, я знаю, Жан мне докладывал о твоих успехах, – сказал он и начал тереть двумя пальцами у виска, имитируя массаж. – Заказ для Карла насколько готов?
– Сегодня вечером, патрон, будет сделано.
– Да-да, не откладывайте в долгий ящик, хоть один, кто платит вовремя. Жан, проследи.
– Я в курсе, патрон, ситуация под контролем, – показывая ряд здоровых желтых зубов, отпарировал тот.
– Послушай, Эдди, тут у нас проблема, позавчера у нас пропало 23 свитера, как ты думаешь, куда они могли деться? – спросил он и прикурил сигарету. – Количество сотканной ткани не соответствует на выходе готовой продукции. Эдди, ты понимаешь, о чем я говорю? – сделав глубокую затяжку и выпустив облака дыма, он уставился своими карими проницательными глазами прямо на меня. За спиной в стороне стоял Жан и с любопытством смотрел на нас.
– Вообще-то я не очень понимаю, – сказал я.
– В смысле? – все больше и больше погружаясь в клубы сигаретного дыма.
– В смысле, а при чем тут я?
– Но ведь ты же тут работаешь, это ты закройщик, а не я с Жаном, – начиная покрикивать, обрушился он на меня. Когда он злится, даже не смотрит в твою сторону, просто орет и все, не поймешь, к тебе это он обращается или к кому другому. Мне очень не хотелось выводить его из себя, и я, пересилив себя, молчал.
– Послушай, Эдди, иди работай! Не теряй времени, – внезапно успокоившись, пробормотал он, еще больше погружаясь в клубы дыма.
Я вышел из кабинета и поднялся к себе наверх. Проходя по коридору, невзначай обернулся – в дверях стоял Жан-Мишель, презрительно скривив губы, нагло смотрел мне вслед. В моей голове возникали и исчезали сотни вопросов, я ничего не понимал, этот допрос, эти ухмылочки ничего хорошего не предвещали.
Не хватает конечной продукции, кто-то украл и продал, невозможно, потерялись, бред какой-то, я прокручивал в голове всевозможные варианты, но ничего разумного не шло в голову.
Боязнь потерять работу вселила в меня какое-то необъяснимое тревожное чувство, которое не покидало меня вплоть до самого вечера. Разнервированный разговором с патроном, до конца хорошо не соображая, автоматически нарезал последние куски материи одну за другой, удивительно, как только в тот день себе палец не срезал, под конец сгреб обрезки в одну кучу и уже собирался выбрасывать в пластиковый мешок, приклеенный скотчем на конце стола, как вдруг заметил на полу кусок материи. А ведь это то сукно, которое пропало, мусор – осенило меня. Разорвав мешок, я нашел оставшуюся часть пропавшей материи, она была изрезана вдоль и поперек, кто-то пытался замести следы неправильной кройки, но главное, это был мешок моей смены! Кто-то хотел меня подставить, кто, конечно, Гаитон, ну падла, – подумал я, – в этот раз ты так просто не отделаешься.
Гаитон Лузар был типичным представителем парижского банлье северной части города, хоть он и утверждал, что его предки белые колонизаторы, выходцы с острова Мартиник, но никто в это не верил. Он был загорелым и сильным, носил белое поло, любил показать и похвастаться своими вздутыми бицепсами, которые забавно ходили под короткими рукавами. Работал он давно, никогда не болел, трудился стабильно и был наглым от природы. Мог подловить какую-нибудь бедную китаянку в коридоре и пощупать ее за зад или толкнуть так, что бедная начинала бежать, чтоб скрыться от него в туалете. За ним ходила дурная молва, что он сидел за грабеж с насилием и вот уже который год был условно на свободе. Переполненные заключенными тюрьмы поощряли досрочный выход уголовников с последующим трудоустройством. Честно говоря, у меня давно чесались руки намылить ему морду.
Приближался конец моей смены. В коридоре рядом с лестничной площадкой раздавался бодрый голос Гаитона, где он спорил с одним из рабочих о вчерашнем матче PSG.
– Э! Гаитон, иди сюда! – прокричал я ему сверху.
– Чего тебе надо? – послышалось снизу в ответ. Через минуту в комнату ввалился сам Гаитон, он смотрел на меня своими красными бычьими глазами и был явно в дурном расположении духа.
– Чего тебе надо, – переспросил он, – ты что, не видишь, что я с человеком разговариваю?
– Что это такое? – показал пальцем я на порванный мешок, из которого вывалились куски изрезанной материи. Мой вопрос застал его врасплох, чем еще больше взбесил его. Он побледнел, отчего его лицо покрылось серыми пятнами, и стал орать: