Наконец до него донесся голос мадам Дидье:
— Франсуаза! Франсуаза! Как же мы позабыли-то?
Эмар с облегчением вздохнул. Он намеревался присоединиться к ним, как только они заговорят о посещении Жозефины. Однако тетушка продолжала:
— Все белье давно лежит в сундуке. Значит, и пропавшие простыни там.
Он с раздражением услышал, как обе женщины поспешили к сундуку и открыли его, ахнув от удивления. Потом они долго смеялись над собственной рассеянностью, твердя одно и то же, и Эмару показалось, что он вот-вот задохнется от гнева: «Да как же мы позабыли… Никогда б не подумала… Не знаю, что на меня нашло».
Днем выяснилось, почему женщины были столь равнодушны.
— У меня прямо камень с сердца упал, — сказала мадам Дидье Франсуазе, когда та наливала в тарелку густой суп.
— Oui, madame.
— И что это был за камень? — спросил Эмар.
— Мамаша Кардек никого к нам не прислала.
— А должна была? — проговорил Эмар, внезапно все поняв.
— Ну да, она вчера сказала Франсуазе, что пришлет весточку утром, если ночью что-нибудь случится. Ах, худшее позади. Ребенок на Рождество не появился.
Эмар поперхнулся.
— Суп как кипяток, — проворчал он. — Франсуаза, разве я недостаточно часто просил тебя не подавать его таким горячим?
— Oui, monsieur, — ответила кухарка, не сумев скрыть обиды, а когда выходила, трясясь от злости, добавила: — Просили — года три назад.
— Зачем ты грубишь? — спросила мадам Дидье, тоже рассердившись.
— Господи! — не сумев ничего придумать, выпалил Эмар. Хуже всего было то, что он сам понимал, как плохо обошелся с Франсуазой. — Теперь все примутся дуться по углам.
— Ну, ты сам виноват, и неплохо бы тебе помириться с ней поскорее.
Ему не оставалось ничего, кроме как пойти на кухню и уговорить Франсуазу перестать обижаться. Слезы лились потоком, как и ее воспоминания: она, мол, уже тридцать лет в семье, месье младенчиком еще был, она его на руках носила, пеленки грязные стирала, потому что мадам Галье вечно болела, а денег прачку нанять не всегда хватало — и так далее, и тому подобное, ad nauseam[35].
Эмар заставил себя сказать ей:
— Я знаю, что вы с тетушкой стали для меня роднее матери.
Эти слова дались ему с таким трудом не потому, что были неправдой, и не потому, что он не ценил самоотверженность этих женщин, а оттого, что мужчине всегда сложно выразить подобную благодарность.
Когда пришло время отправляться к мамаше Кардек, Эмар заявил, что он тоже идет туда. В голове крутились дикие планы обогнать под каким-нибудь предлогом женщин и предупредить мамашу Кардек о необходимости скрыть его присутствие в заведении вчера ночью, ибо было совершенно ясно, что она не послала гонца с известиями, понадеявшись именно на него.
Но возможности попасть в родильный дом раньше тетушки со служанкой не представилось, и как он ни изводил себя в поисках благовидного предлога, ни одной достойной идеи так и не появилось. Итак, он шел по морозцу и пытался казаться беспечным, хотя над его головой висел роковой меч. Им, конечно, расскажут о его вчерашнем посещении и всех тех тайных свиданиях, которые он мечтал возобновить, пусть и не мог думать об этой связи без отвращения.
Мамаша Кардек, как всегда, без улыбки приветствовала дам и неохотно добавила:
— Посмотрите, как мадам будет в первый раз кормить ребенка.
Мадам Дидье и Франсуаза в унисон воскликнули:
— Кого? Ребенка? Когда это произошло? Почему вы не послали к нам человека, хотя обещали?
Эмар не выдавал волнения, будто это совершенно его не интересовало, но на самом деле предпочел бы, чтобы, как говорится, земля разверзлась под ногами и поглотила его.
Мамаша Кардек было начала:
— Но я думала, что месье…
Однако оборвала прикусила язык и, ничего не объяснив, попрощалась. Многолетний опыт научил ее, что своевременный уход лучше десятка объяснений.
Впрочем, женщины особо их не ждали, сразу бросившись наверх; взмокший от волнения, но счастливый Эмар последовал за ними. Он был в шаге от падения в пропасть. Но случилось так, что в тот день он все же ушел домой весьма разочарованным, столкнувшись с двумя неприятными открытиями.