Однажды ночью, в тысячный раз обдумывая план, Эмар принял решение. Он собрал самые важные бумаги, ответы на письма, которые посылал, пытаясь разузнать о Питамоне и его предках, тщательно составленную библиотеку, посвященную оборотничеству, серебряную пулю, кропильницу и иные вещи, проливающие свет на природу Бертрана, сложил все в мешки и вынес из дома в дальний каретник. Эти вещи он намеревался сохранить.
Затем поднялся на второй этаж с жестянкой керосина в руках, словно хотел заправить лампу. В темном коридоре, немного не доходя до двери Бертрана, он помедлил, чтобы не вспугнуть зверя. И явственно услышал, как по половицам застучали когти, волк быстро втянул носом воздух и громко фыркнул в узкую щель под дверью.
«Меня учуял и теперь настороже», — подумал Эмар. На мгновение сердце его заныло от сочувствия к бедному мальчику, вынужденному страдать за чужой грех. Он взял волю в кулак, приготовился плеснуть керосином на дверное полотно и чиркнуть спичкой, однако услышал приближающиеся шаги.
— Кто там? — нервно окликнул он.
— Я, — ответила подошедшая Жозефина.
— Ты что тут делаешь? — грубо спросил Галье.
— Ох, на душе неспокойно, уснуть не могу.
— Почему неспокойно?
— Пожара боюсь.
— Сколько раз тебе повторять, что ключ на гвозде возле двери, опасаться нечего, — взорвался Эмар.
— Знаю, — покорно согласилась Жозефина, — только вот уснуть не могу, пока своими глазами не увижу.
— Эх, вы, женщины… — выпалил он и тяжело зашагал к себе в кабинет. Там он бросился на кушетку, трясясь всем телом и обливаясь холодным потом. Внутренности болезненно сводило. Проворочавшись долгие часы, он забылся сном.
Утром к нему явился Гиймен.
— Я в старой повозке какие-то книжки с бумагами и вещами нашел. Что с ними делать?
Не зная, как лучше ответить, Эмар пробормотал первое, что пришло на ум, но эти слова будто давно затаились на кончике его языка, готовые вырваться наружу:
— Сожги их, Гиймен.
— Но, месье, металл не сгорит.
— Думаешь? Ладно, сломаешь то, что не сгорит, сунешь в пепел и закопаешь.
— Oui, monsieur.
После Галье долго размышлял, почему отдал тот приказ. И пришел к выводу, достойному фаталиста: «Не исключено, что это к добру». Люди, терзаемые сомнениями, мучимые страхами, неспособные найти выход или выбрать одну из десяти внезапно представившихся возможностей, либо сходят с ума, либо начинают верить в судьбу. И нет лучшего отдохновения для натянутых нервов, чем краткая вакация в виде бегства в фатализм.
«Уничтожил доказательства вместо чудовища, — подумал Эмар спустя некоторое время. — Я еще пожалею об этом». Но тревога отступила. Он повернулся на бок на кушетке и мгновенно провалился в сон.
Как ни странно, Бертрану стало легче. Он прекратил жаловаться на кошмары. Из его комнаты по ночам раздавалось лишь мирное дыхание. Но Эмар не ослабил бдительность: «Волк в нем угомонился только на время».
Жозефина отметила, что Бертран быстро поправляется.
— Вы бы его запирать перестали, — сказала она.
— Когда я сам увижу, что ему лучше, сделаю все как надо, — отрезал Эмар.
Но под ее натиском скоро сдался. И ничего не произошло.
— Может, вправду поправился, — удивился он.
— Это его россказни про волков пугали, — утверждала Жозефина. — А почему бы вам не продолжить давать ему уроки? Вы уже несколько месяцев с ним не занимались. Он так экзамены сдать не сможет.
С тех пор Эмар, как и раньше, каждый день по два часа занимался с Бертраном у себя в кабинете.
Но мальчик учился плохо. Медленно усваивал новое, хотя прежде бойко схватывал материал. «Мы сделали слишком длинный перерыв, — решил Эмар. — Или же он достиг своего потолка. Старого пса новым фокусам не научишь», — вдруг подумал он.
Шли месяцы, все было спокойно. Однажды в дверь кабинета постучалась Франсуаза.
— Франсуаза, что такое? Вид у тебя озабоченный.
— Да, месье. — Кухарка помолчала и вдруг затараторила: — Кажется, месье, пора Бертрана в спальне сызнова запирать начать.
Эмар остолбенел. Что могла заметить Франсуаза?
— Ему опять снятся кошмары?
— Не нам с вами, месье, о снах говорить. Я вам не Жозефина, мне материнская любовь глаза не застит. Я-то, как и вы, два и два быстро складываю. — Она смахнула седую прядь со лба.