Не весь Париж, спору нет, поглупел разом, но бездумную массу, привыкшую заглядывать в рот к газетчикам, подхватывая то один мотив, то совершенно иной, чрезвычайно взволновали эти романтические ужасы.
Насколько невежественным надо быть, чтобы в сундуке с костями не опознать реликварий с мощами святого? В защиту женского монастыря, правда, выступили его давние воспитанницы, заявив, что «пыточные орудия и прокрустовы ложа для растягивания жертв Инквизиции» являлись всего-навсего ортопедическими приспособлениями, которыми пользовались при лечении калек, отданных под опеку монахинь. Три сумасшедшие пленницы, как выяснилось, были престарелыми сестрами, потерявшими рассудок, за которыми бережно ухаживали. Но газеты предпочли не распространять эти сведения.
Коммуна поручила доктору Пьорри[114], профессору Медицинской академии, составить официальный отчет по делу. Он намеренно задержал документы со своими выводами, дождавшись падения Коммуны и возвращения свободы слова. И тогда он обнародовал заключение. Все восемнадцать найденных тел принадлежали пожилым женщинам, а никак не юным девам. Похоронили их очень давно. Насколько давно, Пьорри сказать затруднялся, но определенно десятилетия назад. Доказательств недавних злодеяний не нашлось.
Однако его заключение опоздало, ибо комедия улицы Пикпюс к тому времени успела прийти к предсказуемо трагическому финалу.
На сцену гордо вышел облаченный в яркий мундир присадистый коротышка Рауль Риго, всегда готовый поделиться с друзьями нюхательным табачком, и приказал арестовать всех скопом. Риго, этот гений, этот прирожденный детектив, чуть ли не с пеленок решил, что обязательно возглавит полицию Парижа. Он достиг поставленной цели, но его неуемные амбиции и дурной нрав сослужили ему не только добрую службу.
Риго решил взять важных церковных деятелей в заложники: Версальское правительство задержало престарелого революционера Бланки, и шеф полиции надеялся на обмен пленниками.
Длинная цепочка монахов и монахинь была отконвоирована в бывшую префектуру. Туда же ранее привели ряд других клириков, в частности архиепископа Парижского монсеньора Дарбуа, аббата Лагарда, его главного викария, и целый сонм священников рангом пониже.
Риго лично допрашивал каждого.
— Род ваших занятий? — спросил он у одного иезуита.
— Слуга Господа.
— Господа? И каков же адрес вашего хозяина?
— Он везде.
— Запиши, — приказал Риго секретарю, поглаживая свою роскошную бороду. — Такой-то; называет себя слугою Господа. Гражданин Господь, бродяга без установленного места жительства.
Архиепископ попытался воззвать к душе коммунара.
— Дети мои… — начал он, простирая руки.
Риго перебил Дарбуа:
— Здесь нет детей. Только граждане.
Архиепископ помедлил, но осмелился продолжать.
Риго не дал сказать ему и слова.
— У полиции достаточно сведений, — заявил он, — для доказательства сговора Церкви с Версальским правительством, а также вины священников в том, что в недавних боях войска Версаля взяли верх над Национальной гвардией. Нас предали, сомнений нет. Наши секреты попали к врагу. Но виновные наконец обнаружены, их уже задерживают.
Прелат хотел было ответить, но Риго отрезал:
— Вы, парни, восемнадцать веков ускользали от правосудия. Если сейчас вы откажетесь сознаться в заговоре, мы начнем следствие. А пока я должен вас арестовать.
Он взял листок и начертал: «Начальнику тюрьмы: поместить этих двоих, называющих себя Дарбуа и Лагард, в камеры — без права визитов и переписки». На стенах опустевших церквей появились объявления: «Сдается конюшня»[115]. Молельные дома стали местом собраний политических клубов.
Полиция не ошиблась в единственном отношении: измена имела место, заговор существовал. Коммуна, как ни одно другое правительство, оказалась пронизана разного рода интригами, опутана сетью предательства, но, видя источник заражения в священниках и религиозных организациях, полиция проглядела настоящее осиное гнездо, Café Suede, заведение, откуда спрут протянул свои щупальца по всему городу.
Париж полнился людьми, видевшими в перевороте исключительно возможность нажиться. Правительство Тьера в Версале знало цену их честности и стояло наготове с деньгами. Высокопоставленные коммунары наведывались в Café de Suede за золотом. Капитан Барраль де Монфор, подвизавшийся при штабе 7-го легиона и заслуживший хорошую репутацию среди офицеров Национальной гвардии, сидел там за столиком и вел непринужденную беседу в густом облаке табачного дыма. Со стороны казалось, что он просто встречался с друзьями за аперитивом ради легкого, остроумного разговора.
115
«Иисус Христос был рожден в хлеву, — писал Рошфор, журналист и известный острослов, — и посему для большинства верующих людей превращение церкви в конюшню не может быть оскорбительным» (