Барраль не ошибся, за занавешенным оконцем лежали они. Вечерние объятия обессилили влюбленных. Они спали.
Внезапно Бертран проснулся. Такое с ним часто случалось по ночам. Его мог разбудить малейших шорох на улице. Вот и сейчас он лежал и больше не мог уснуть, хотя надеялся на это.
В комнате было темно и прохладно, однако сон не шел. Бертран беспокойно ворочался с боку на бок. Он будто горел изнутри.
Софи тоже проснулась и нетерпеливо спросила его:
— Спокойно полежать не можешь?
Каждая клеточка ее тела молила об отдохновении.
Бертран вздохнул. Ей стало его жалко.
— Бедняжечка, — сочувственно сказала она и обняла его.
Они поцеловались. Он игриво прикусил ей ушко. Они еще крепче прижались друг к другу.
— Пожалуйста… — прошептал он и сам на себя разозлился. Ну зачем он попросил ее об этом?
— Если очень надо, возьми на столе, — не стала возражать Софи.
Он ругал себя за слабость, ругал ее за податливость, но все равно не мог пересилить желание. Он встал и зажег свечу. Пламя озарило острое лезвие ножа.
Бертран откинул с Софи одеяло. Почти всюду на ее теле виднелись порезы. Старые уже успели зарубцеваться, и теперь смуглую кожу в разных направлениях пересекали светлые шрамы. Новые раны либо еще сочились кровью, либо начали затягиваться спекшейся корочкой. В мерцании свечи они казались старинными драгоценностями или полированным черепаховым панцирем.
Подавив секундное сомнение, Бертран склонился над телом девушки… Потекла рубиновая кровь. Он сразу припал к ней и принялся с жадностью глотать. При этом Бертран отвратительно причмокивал, всасываясь в стремлении не упустить ни капли.
Софи тем временем ласково теребила его волосы.
— Маленький мой, бедненький, — приговаривала она. Мысли ее витали где-то вдалеке, обрываясь и принося бессвязные образы.
Потом влюбленные вновь слились в объятии.
Наконец сон разлучил их. Они лежали, переплетя тела, ночной холодок овевал потную кожу. Позабытая свеча горела, пока огонек не захлебнулся в растаявшем воске.
Утром, когда их разбудил рассвет, Бертран почувствовал себя другим человеком. Он с ужасом смотрел на дело своих рук. Касался ран кончиком пальца и горько плакал.
— Я тебя убиваю, — стенал он. — Что у нас за доля такая! — И бил себя ладонью по лбу, той самой волосатой ладонью.
Софи рассмеялась сквозь слезы.
— Бертран, не глупи. Я рада за тебя умереть, — сказала она и ощутила необъяснимый прилив удовольствия при мысли о смерти.
Но он не желал успокаиваться.
— Будь во мне хоть капля человеческого, я бы скорее убил себя, чем рассек твою кожу.
— Перестань! Не надо! Что я буду делать, если ты меня покинешь?
Он искал пальцами самую свежую рану. Нашел и закрыл глаза, чтобы не испытывать соблазна на нее посмотреть.
— Неужели это я ее нанес? — бормотал он. — Да, я. Зачем ты мне позволила? Почему сразу меня не убила?
— Бертран, не глупи, — повторила она и принялась целовать его, прогоняя мрачные мысли.
Солнце взошло, и мрак позади. Ночь миновала, и сумасшедшие раздумья темных часов должны теперь вернуться в могилу, к своим истокам.
Когда Бертран с Софи шли по мощеному дворику, им навстречу выбежала консьержка.
— Мадам, — воскликнула она, — вам письмо.
— Письмо? — удивился Бертран.
— Да, письмо, — сказала консьержка и улыбнулась.
Софи мгновенно узнала почерк. Ежедневное письмо от Барраля.
— Оно ничего не значит, — сказала девушка, заметив подозрение на лице Бертрана. — Сам прочитай, а лучше — выбрось.
— Можно? — спросил он, приготовившись разорвать конверт пополам.
— Сам не сделаешь, сделаю я, так и решим… Пойдем завтракать. Умираю с голоду. — Звук разрываемой бумаги стал музыкой для их ушей.
Настроение было преотличное. Бертран говорил о том, чем займется после войны. Ему очень хотелось вернуться к изучению медицины.
— У дяди денег куры не клюют, — сказал он.
— У меня тоже. Разве мне их недостает? — ответила Софи. — Захочу, папа меня миллионами осыплет. Впрочем, они в конце концов все равно будут моими. Мы будем жить в моей комнате у меня дома. — Она вспомнила свою красивую кровать с лазурным пологом. Временами она скучала по сверкающей роскоши родительского особняка, по картинам, коврам, разноцветному мрамору, бронзе, золоту и ценным породам дерева, отполированным до зеркального блеска.